На счастье
Шрифт:
Ксюша бы согласилась, на полу было очень холодно, ее начинало ощутимо знобить. Но стоило только представить, что кто-то коснется ее тела, и снова затошнило от ужаса, но теперь хоть было куда сплюнуть рвоту.
– Ты не хочешь, чтобы тебя касались? – папа снова сидел на полу и смотрел на нее, она кивнула, – У тебя что-то болит, детка? – она кивнула.
Папа смотрел на нее так странно. Смесь какого-то ужаса и скорби. Жалости. Любви. И чего-то еще. У нее сердце заболело от его взгляда.
– Извините, мы… мы
Медсестра отошла от нее, смотрела настороженно, будто ждала, что Ксюша сейчас на нее с кулаками кинется.
– Я поговорю с доктором и дам вам знать.
– Хорошо, спасибо!
****
Петр просидел вместе дочерью на полу несколько часов.
Никаких дополнительных лекарств ей дать не разрешили. С ее сотрясанием это было опасно.
Его девочку рвало еще несколько раз. Но она упорно сидела на полу, прислонившись спиной к стене.
Они молчаливо говорили между собой, обмениваясь лишь взглядами.
У него сердце рвалось на части, когда мысли дочери возвращались к тому, что случилось. От отвращения ее опять тошнило.
Но хуже было другое.
Ее глаза. Теплые, яркие, живые… теперь потухли. Будто кто-то выключил какой-то рубильник, и ее внутренний свет погас.
Он видел в ее глазах обреченность, страдание. Полный мрак и ни капельки былого света.
Она спрашивала у него глазами.
«За что, папа? Почему я?»
А он не мог ей ответить. Разве он знает за что им это? Почему именно с его девочкой такое случилось?
Не объяснять же ей, что она просто внешне подходила под типаж жертвы. Миниатюрная светлая брюнетка, молодая, красивая. Носящая юбки, и любящая светлые оттенки. По словам следователя, все жертвы ходили в одно и то же место. Районный дом культуры, там кружков разных полно. А Ксюша с детства обожала танцы, так и продолжала ходить туда после поступления в университет.
Это он свой дочери должен сказать?!
Если эту гниду не поймают, он всю жизнь будет его искать. Сам. И закопает. Тоже сам.
Ксюша вырубилась через четыре часа. Он подумал, что заснула, но как сказал врач, скорее потеряла сознание. Ее организм испытывает сильный стресс, и нервная система просто не выдержала. Нажала на кнопку «стоп» и решила перезагрузиться.
Пока его девочка спала, ее обмыли, поменяли больничную рубашку, постельное. Убрали следы рвоты и волосы тоже промыли, там еще была засохшая кровь от раны на голове.
Петр, наконец, смог немного ближе побыть с ней.
Просто взять за руку. Погладить по голове. Поцеловать в лоб.
Хоть сейчас мог коснуться дочери и не испугать при этом.
Если бы хотел описать свое состояние, то не смог бы. При всем своем красноречии не находилось слов для той агонии, что творилась в душе.
Врачи обходили его стороной. Сейчас он
Но Людмила, психолог, как-то из массы местных эскулапов выделялась.
Взгляд проницательный, спокойный, знающий. Ее присутствие вселяло в него хоть какую-то надежду.
– Ее тошнило. Несколько раз, как я понял началось сразу, как она все вспомнила.
Людмила сидела рядом на кушетке, которую занесли в палату, и теперь они никому не мешали. Говорили полушепотом.
– И у нее что-то болит. Я правда, не совсем понял, что именно.
Женщина кивнула, но взгляд от бедной девочки не отводила. Ей было жаль и ее, и ее отца. Страшно представить, что будет с ними дальше.
– Как я уже говорила, все ее реакции объяснимы. У нее может болеть, как и все тело, так и части, которые пострадали. Это психосоматическая реакция, то есть боль есть только в ее голове, а на самом деле физически она пострадала не так сильно.
– Она меня боится.
– Этот страх продиктован инстинктами. Она ведь сидела с вами потом, значит, умом Ксюша понимает, что вы – это вы, а не тот мужчина. Такая реакция пройдет скоро, но на других мужчин останется на долгое время.
– У нее есть друг. Они росли вместе с самого рождения практически. Понимают друг друга с полуслова.
– И где он сейчас?
– В другой стране, я пока не ставил в известность его и родителей. Решил спросить вас.
– Они только дружили или было что-то еще?
В двух словах тут ответить сложно. Петр помнил, как однажды заметил этот взгляд у Давида: собственнический, жадный. Но решил не вмешиваться, дети сами разберутся. Не разобрались, к сожалению.
Возможно, будь Давид рядом, и не случилось бы ничего. Петр, конечно, понимал, что его злость на парня неправильная, но не злиться не мог. Ведь Давид всегда Ксюшу домой провожал, когда они вместе были где-то, да и вообще старался, чтобы его дочь одна вечером домой не шла.
Правда, если вспомнить о наличии этого непонятного Саши, картина отъезда парня в Лондон приобретает другие краски.
– Как вам сказать? Давид был влюблен, а Ксюша видела в нем друга и брата, но не своего мужчину.
– Тогда молодому человеку не стоит быть здесь сейчас.
– Почему? Я должен ему сказать, мы семьями дружим столько лет.
– Этот парень любит веселую и красивую девушку. Он знает ее прошлую. А Ксения сейчас будет другой. Она возненавидит себя прошлую и будет лепить из разорванных кусков кого-то другого, понимаете? И напоминание о прошлой жизни будет только причинять ненужную боль. Возможно, когда она будет готова, позже, Ксения сама расскажет своему другу все. Когда не будет считать себя виноватой, грязной и недостойной. Когда не будет стыдиться.