На семи дорогах
Шрифт:
И чаша зла была почти полна.
Иламан начал догадываться, что в жизни, помимо сытной еды и хорошей одежды, есть еще что-то, неизмеримо более важное. После памятного разговора с Байханом он еще более утвердился в этом мнении.
Теперь они часто разговаривали,
— А знаешь, что тебя ждет, если ты и дальше будешь служить баю и басмачам? — спросил у него однажды Байхан, как бы между прочим.
— Нет, а что?
— Ты превратишься в человека, который живет только ради собственного желудка
— Как же быть?
— Решай сам.
Иламан долго раздумывал. Решил было бежать ночью из расположения банды. Но потом вспомнил, как с ним поступили Бабакули и Ходжанепес, а также недвусмысленную угрозу Менджака, решил расстаться с мыслью о побеге. «Если вернусь к дедушке, опять попадусь им в руки», — размышлял он.
Прошло несколько дней.
У Менджака возникла необходимость переслать сообщение на тайный склад оружия в горах Койтена.
Призвав Иламана, Менджак велел ему сесть на осла, взятого у чабана, и оправиться в путь-дорогу. Однако на этот раз Менджак не дал мальчику другую, специально подобранную одежду, а вручил ему для передачи письмо, написанное арабской вязью.
— Это письмо отдашь главному из сторожей склада, Чары Верзиле, — наказал Менджак Иламану.
Вечером Иламан отправился в путь, в западную сторону Койтена, где помещался склад оружия и боеприпасов.
Менджак с другими джигитами допоздна засиделись у костра. Пили чай, веселились, рассказывали смешные истории, спать легли поздно. Каждый заснул там, где сидел.
Первым под утро проснулся Байхан. Приподнявшись на локтях, он увидел спящих вокруг людей, а чуть поодаль — коней, с хрустом жующих траву.
Убедившись, что ни один из спящих не обнаруживает признаков пробуждения, Байхан осторожно поднялся, стараясь не задеть раненую руку, и бросился к коню коричневой масти, который принадлежал Менджа-ку. Этот конь был резвее всех.
Сначала Байхан погнал коня через густые заросли кустарников, растущих на солонцах, в сторону песков. Цель у него была одна — замести следы и как можно быстрее исчезнуть из поля зрения басмачей.
Байхан преодолел песчаный бугор и вышел к заячь-ей тропе. Здесь ему казалось, можно было себя чувство вать уже в относительной безопасности.
Внезапно в трех—четырех шагах от него кто-то вскочил с места и стал громко браниться:
— Несчастный вор! Как ты посмел оседлать моего коня?
Это был Менджак, пришедший сюда за бугор по своим утренним делам.
От неожиданности Байхан почувствовал себя так, словно его ударили обухом по голове. Однако увидев, что Менджак один и что он безоружен, Байхан быстро пришел в себя и резко, с насмешкой ответил:
— Эй, Менджак! Если ты еще не ослеп, полюбуйся на своего коня в последний раз.
— Эге, тебе, по-моему, жизнь надоела! — прошипел Менджак и захотел
— Теперь жди своей очереди, Менджак, — сказал Байхан. — Только за то, что ты убил старика-дровосека и его брата, твою шкуру набьют соломой и сделают из тебя чучело.
С этими словами Байхан, хлестнув коня нагайкой, исчез среди кустарников.
Менджак, растеряв по дороге сапоги, надетые на босу ногу, задыхаясь, прибежал в кош и завопил так, что мигом разбудил всех спящих.
— Вставайте, беспечные трусы! Вставайте! Несчастье обрушилось на наши головы.
— Что случилось, Менджак?... — спросил кто-то, приподняв тяжелую после сна голову.
— Живо поднимайтесь! — еще громче завопил Менджак. — Байхан продался красным властям. Он уехал на моем коне.
Живо организовали погоню, которую возглавил Мея-джак. Долго рыскали по окрестностям, наугад стреляли, однако настичь беглеца так и не удалось.
— Когда они вернулись в кош, их встретил Джомарг-бай, лицо которого было мрачнее тучи.
— Джигиты, дело плохо, — процедил он сквозь зубы. — Упустив человека из своего отряда, мы подвергаем себя большой опасности.
Всадники понурили головы.
— Он может выдать нас, — продолжал Джомарт-бай. — Не завтра, так послезавтра власти схватят нас за горло. — Необходимы решительные действия. Что вы посоветуете?
Менджак выступил вперед.
— Бай-ага, не торопитесь! — сказал он. — У меня есть план. Чтобы привести его в исполнение, мне необходимо съездить на склад боеприпасов.
— Зачем?
— Туда отправился один человек, у которого очень чесался язык. Я для начала должен заставить проглотить его собственный язык, — произнеся эти слова, Менджак наклонился к баю и что-то тихо прошептал ему на ухо.
Бай заколебался.
— Ты что, всех всадников собираешься забрать с собой? — спросил он подозрительно.
— Нет, пока я съезжу один. Столько всадников не смогут остаться незамеченными в открытой местности.
— А потом?
— Когда вернусь, посоветуемся, как действовать дальше, — произнес Менджак.
* * *
Западная сторона горной гряды Койтена имела собственное название — Балакан. Это был огромный горный массив.
Пики гор Балакана были довольно высоки. Если же смотреть на них снизу, они казались игрушечными и, чудилось, могут обрушиться от прикосновения птицы.
Вечнозеленые арчи, выросшие наперекор ветрам, стояли, прижавшись друг к другу, на крутых вершинах, и глядели вниз, на проплывающие облака, иногда прорезаемыми молниями и раздираемыми оглушительным громом.
Подножие Балаканских гор было сплошь покрыто зарослями, сквозь которые не проберешься.