На сердце без тебя метель...
Шрифт:
— Василь всегда был зол на язык. Но при том ему надобно было помнить, что яд может обратиться и против своего обладателя, как и любое зло. Он привык пользовать имя Alexandre, зная, что едва ли кто призовет его к ответу за злые насмешки, помня о сродстве с графом Дмитриевским, трепеща пред знатностью и богатством, да славой знаменитого задиры, наконец! Но Василь совсем позабыл, что терпение самого Alexandre небезгранично… и что тот, будто бочка с порохом, к которой достаточно поднести фитиль. Хотя…
Тут старушка на короткий миг замолкла, а после
— Я убеждена, что Василь отчего-то намеренно подносит огонь к этому фитилю. Так и тогда случилось. Буду откровенна, моя милочка: полагаю, мальчику тяжело принять будущий брак Alexandre с вами. Я, может, и выгляжу со стороны petite sotte[215], но подмечаю многое. И многое понимаю. Alexandre — буря, сметающая все на своем пути, если вывести его из себя. Но я говорю вам, и вы должны верить: вам не надобно опасаться его. Он вспыхивает, как порох, и так же быстро перегорает. Вот увидите, пройдет время, и все наладится. И я уверена, что именно Alexandre первым протянет руку Василю. Потому что у него большое сердце и благородная душа, моя милочка. И мне больно видеть, что вы потеряли веру в это из-за недавнего происшествия…
— Не будем о том, прошу вас, — пробормотала тогда Лиза, делая вид, что безмерно устала.
И Пульхерия Александровна замолчала, устроилась удобнее в своей постели и спустя несколько минут уже спала.
А вот Лизе под крышей губернаторского дома не спалось. Она все думала о случившемся в Заозерном. Сопоставляла то, что узнала, с тем, что могла додумать сама. И почему-то чувствовала себя уже не такой счастливой, как прежде, когда Василь еще не переступал порог усадебного дома.
Да, Пульхерия Александровна права. Именно Василь отчего-то первым начал зло и едко поддевать Александра. Но ведь и граф не остался в долгу и, на удивление Лизе, вдруг принял вызов кузена на словесную дуэль. Пока не случилось то, что случилось…
В первый же вечер за ужином Василь с деланным удивлением поинтересовался, отчего в губернии ни одна живая душа не знает о предстоящем радостном событии.
— Оставим Тверь в покое… в конце концов, действительно, откуда им знать? — будто рассуждая сам с собой, говорил Василь. — Но уезд! Он молчит. В станционном трактире, этом рассаднике сплетен, тишина. И соседи наши ближайшие, что встретились нам с Борисом Григорьевичем в пути, ни словом не обмолвились. Женитесь ли вы, мой друг?
— Свои печали и радости я волен оставлять при себе в стенах своего дома, а не ставить в известность весь свет, — жестко отрезал Александр.
И Лиза заметила, как слегка прищурил при этом глаза Василь, словно хищник, почуявший добычу.
— Но помилуйте, разве ж так не принято? — не унимался он. — Ваша женитьба, mon cher, событие не только для местных умов и языков. Но они первыми должны были донести эту весть до столицы… а тут тишина. И ни полсловечка в листках, ни малейшего слушка меж соседей. Вы следуете у него на поводу, Lisette? Не думаю, что
— Вас беспокоит, что окрест не знают о венчании? В таком случае могли бы сами стать глашатаем и разнести весть по гостиным. Как вы подчас и делаете в столице, mon cousin.
Реплика, произнесенная холодным равнодушным тоном, попала в цель. Василь слегка побледнел и недовольно поджал губы. Александр же продолжил спокойно разрезать кусок жирной стерляди в тарелке (в отличие от соседей по столу Великий Пост он не держал и ел все, что вздумается) и так же спокойно и медленно произнес:
— И я был бы безмерно благодарен вам, Василий Андреевич, ежели бы вы соблаговолили обращаться к вашей будущей кузине не столь sans g^ene[216].
Лиза испуганно взглянула на Василя, и сердце ее тревожно забилось. Она уже знала, что ее жених не склонен к пустословию. А значит, он заметил расположение Василя к ее персоне, которое тот и не думал скрывать после известия о предстоящем венчании.
Борис хотел переменить тему разговора и отрыл уж было рот, но Василь опередил его, резко бросив своему кузену:
— Вы назвали меня сплетником?! — и еще больше разъярился, когда Александр все так же хладнокровно ответил:
— Я не позволил себе этого. Вы, mon cher Vasil, и только вы вольны говорить о своей сущности.
— Неудивительно, что в округе нет слухов о предстоящем венчании, — голос Лизы чуть дрожал от волнения и страха из-за гнетущей атмосферы, что воцарилась в столовой после слов графа. Но разве могла она допустить продолжения этой ужасной ссоры?
Девушка выразительно посмотрела на Василя, взглядом приказывая ему промолчать и прекратить этот злой разговор, способный привести лишь к оскорблениям. Знала, что он подчинится ее немому приказу, как знала и то, что едва ли смогла бы проделать подобное с Александром.
— Мы сговорились с Александром Николаевичем аккурат перед Великим постом. Оглашение было сделано во вторник после особого молебна. Как вы понимаете, едва ли кто мог пустить толк о том, ведь на службе присутствовали только домашние. А что до визитов, так пост! Грешно по гостям ездить. Вот после Светлого праздника, я полагаю, и визиты сделаем, — Лиза нерешительно взглянула на жениха, внимательно наблюдающего за ней поверх бокала: — Верно я говорю, Александр Николаевич?
— Я подчинюсь любому вашему решению, — флегматично ответил он.
Казалось, только Пульхерия Александровна пришла в восторг от этой идеи. Как и от того, что Лиза сумела увести разговор в сторону и не дала кузенам поссориться прямо за столом.
— Вы умница, моя девочка. Так ловко ввернули про визиты и про оглашение. Мы и вправду что-то запамятовали, что надобно бы во всем традициям и правилам следовать. Даже не готовимся вовсе. А ведь событие-то какое! — шепнула она Лизе по дороге из столовой в салон. Там уже поставили ломберный столик и разожгли огонь в камине.