На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Приоткрыв дверь, в покои бесшумно шагнула прислуживавшая прошлым вечером горничная. Она направилась к печке, в которой уже догорали поленья, но испуганно схватилась за грудь, когда между занавесями полога появилось лицо Лизы.
— Ох ты, Богородица! — спешно перекрестилась девка, повернувшись по привычке к правому углу, пустому в господской спальне.
— Испугала я тебя? Прости, милая, — Лиза зябко поежилась от непривычной после теплой постели прохлады в комнате.
Та робко кивнула в ответ, еще не решив, как стоит себя вести с этими нежданными гостьями, в услужение к которым ее приставили. «Вестимо, за господами ходить все легче, чем по всему дому усадебному хлопотать.
— Как имя-то твое? — обратилась к ней барышня, все еще не решаясь ступить босой ногой на холодный пол. Само очарование — растрепанные локоны из-под кружевных оборок чепца, ясные голубые глаза, она сидела в постели, притянув колени к груди, натянув полотно сорочки так сильно — того и гляди лопнет.
— Ириной кличут, — пробормотала горничная, снова отворачиваясь от барышни к огню, жадно поглощавшему подброшенные тонкие поленья.
Она уже приготовилась к тому, что девица начнет выспрашивать про барина или, что бывало реже, про его кузена, но та ее удивила. Вдруг спрыгнула с постели и, пробежавшись на цыпочках, стараясь не касаться лишний раз ступнями холодного пола, с шумом раздвинула тяжелые занавеси на окне, впуская в комнату яркий солнечный свет.
— Утро-то какое дивное, Ирина! — Лиза развела руки в стороны, словно хотела обнять солнце, что пробивалось лучами через голые ветви парковых деревьев в нескольких десятках шагов от дома и щедро заливало светом всю округу. — Что maman, не ведаешь? Пробудилась ли?
И оглянувшись через плечо на Ирину, радостно улыбнулась, когда та сказала, что все господа изволят почивать, по крайней мере, прислуге еще никто не звонил.
— Вчерась, небось, позднехонько разошлись по покоям-то, — вдруг разговорилась Ирина, подливая из кувшина воду в подставленные над фарфоровым тазиком руки Лизы. Наверное, ее расположила к барышне эта детская непосредственность, с которой та взвизгивала, когда холодная вода попадала при умывании на обнаженную кожу груди и плеч. Или личико гостьи, которое было такое… «чисто ангельское», как сказал один из выжлятников за ужином в черной кухне.
— Не думаю, что кто-то из господ до полудня пробудится, барышня, — говорила Ирина, помогая Лизе натянуть поверх свежей сорочки и туго затянутого корсета утреннее платье из кремового муслина, украшенное белыми вышитыми цветочками и широкими буфами рукавов у локтей. — Уж на то и господа, чтобы почивать…
«Уж я-то точнехонько нежилась бы в постели до полудня, а то и до трех часов, как частенько позволяет себе Василь Андреич, — думала горничная, аккуратно расчесывая спутанные со сна волосы барышни. — А эта-то подскочила, будто ей хлопотать весь день до вечерней зари…»
— Только Александр Никола… — она хотела сказать, что хозяин привык за годы, прожитые в деревне, вставать с постели с первыми лучами рассветными, но барышня вдруг помрачнела и резко оборвала ее, заметив, что «негоже-де сплетничать».
Ирина и замолкла обиженно, ругая себя, что поддалась очарованию девушки и слишком уж разоткровенничалась с ней. Хорошо хоть не успела за утренними хлопотами много наговорить, отвлекаясь на многочисленные крючки и шнурки, на заколки и шпильки.
Лиза же, заметив поджатые губы и тихое сопение горничной, сразу почувствовала себя виноватой. И эта вина, как обыкновенно бывало, стала давить на сердце, нашла тучей на ее настроение в это солнечное утро. Потому, уходя из покоев, торопясь в малую столовую, где сервировали нехитрый
— Возьми, милая, — протянула Ирине, принявшейся застилать постель. — И не сердись на меня… коли обиду нанесла, так не со зла…
И вышла с прежней легкостью на душе, получив в ответ смущенную улыбку девушки, явно не ожидавшей подарка. Оттого и едва ли не пела что-то себе под нос, стараясь не улыбаться строгим на вид, высоким лакеям, что попадались навстречу в узком коридоре, ведущем из жилых покоев. Они так забавно жались к стенам, словно боялись даже ненароком коснуться хотя бы подола или буфов на рукавах ее платья…
А выйдя в анфиладу комнат, ведущую к малой столовой, Лиза не могла не залюбоваться светом, льющимся из окон через полупрозрачные занавеси. На легкой ткани, как и на снежном полотне, раскинувшемся возле дома, мелькали разноцветные искорки от солнечных лучей. Точно такие же украсили пышные белоснежные наряды деревьев и кустарников. Бушевавшая прошлой ночью метель отступила, оставляя сущее великолепие… истинную благодать….
Лиза была настолько поглощена красотой за окном и своими эмоциями, что, ступив в распахнутые двери столовой, не сразу заметила, что в комнате не одна. Только когда звякнула вилка, неловко стукнувшись о тарелку, она вдруг увидела Александра, сидевшего во главе пустого стола и наблюдающего за ее сияющим лицом со странным интересом в глазах.
— О, c’est vous[39]… — произнесла Лиза полувопросительно, не сумев скрыть удивления, отразившегося в голосе. Черные брови тут же взлетели вверх, а уголок рта изогнулся, вызывая в ней волну странного смятения.
— Bonjour, mademoiselle Вдовина, — голос был мягок, но легкие нотки иронии, не укрывшиеся от уха Лизы, свели на нет всю кажущуюся изначально приветливость. — Разве вы ожидали увидеть кого-то иного в этом доме?
— Bonjour, monsieur. К стыду своему, вынуждена признать, что не ожидала увидеть ни единой персоны в столь ранний час. Мне сказали… — и смолкла, боясь показаться невоспитанной и чересчур любопытной. Но замолчала все же слишком поздно — Дмитриевский опустил взгляд на булку, на которую в тот момент намазывал масло, однако уголок рта по-прежнему выдавал насмешку над ее интересом к его персоне.
«Столь привычно, должно быть, для него, — рассердилась Лиза и на себя за смятение и неловкость, которые ощущала в его присутствии, и на него — за нарочитое пренебрежение правилами bon ton и за насмешку над ней. — Ужасный, ужаснейший человек!»
Александр вдруг резко поднялся из-за стола, едва она только позволила себе эту мысль, и в несколько шагов подошел к ней, по-прежнему стоявшей у порога. Лиза с трудом заставила себя не отступить даже на шаг, хотя сердце от испуга стучало в груди, словно от быстрого бега.
— Прошу меня простить, я пренебрег манерами, — он протянул в ее сторону согнутую в локте руку. — Я привык завтракать в одиночестве, а потому несколько забылся нынче…
Лиза взглянула на лакея, замершего за стулом графа, готового служить тому в любой момент, а еще подумала о лакее, что стоял у нее за спиной. И тут же вспомнила, как при ней говорили почти то же самое, как она сама когда-то была такой же незаметной. Да и стала ли нынче иной?..
— Ежели вы опасаетесь за свое честное имя, то двери столовой будут открыты настежь, — ее взгляд на лакея Дмитриевский истолковал совсем иначе. — Кроме того, мы можем кликнуть из соседней буфетной еще людей. И тогда никто не посмеет упрекнуть вас ни в чем. Или же прикажем подать завтрак в ваши покои.