На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Листва, опавшая с деревьев в осеннем парке, которой так весело бросаться в строгую бонну. Неповторимый аромат сжигаемых на кострах сухой травы и листьев, что дворовые сгребают с садовых аллей.
Зимние просторы и высокий холм, на котором в холодную пору раскатывает ледяные дорожки деревенская детвора. Так страшно лететь с холма на салазках, одновременно и пугаясь, и наслаждаясь скоростью, от которой даже свистит в ушах…
Лиза захлопнула медальон, а после прижала его к губам, даже не замечая, что подушка под ее щекой уже давно стала мокрой от слез. Прикосновение холодного металла к нежной коже
— Я помню, — прошептала она, обращаясь в никуда. А потом снова перегнулась через Ирину и потянулась к кофру. С легким стуком упал медальон в надежное укрытие за тканевой подкладкой, снова возвращаясь в привычное для него место.
Утомившись за вечер, да к тому же наплакавшись вдоволь в последнюю четверть часа, Лиза быстро заснула. И снова она кружилась по бальной зале, едва касаясь туфельками паркета, а у колонны одной из стен залы стоял, как и нынче на вечере, Дмитриевский, наблюдая за каждым ее движением. Кроме них в зале не было ни единой души, даже музыкантов. Казалось, что музыка льется откуда-то сверху, с расписанного нимфами и сатирами потолка.
С каждым мгновением танец все менее и менее походил на вальс. Очередное движение тела или рук становилось все более плавными, более грациозными, словно Лиза исполняла pas de ch^ale[71], демонстрирующий исполнительницу в полной красе. Она двигалась и двигалась, наслаждаясь огнем в глазах Александра, кружившим ей голову почище самого быстрого тура вальса. Тело будто не принадлежало ей, стремясь обрести совсем иного хозяина, который без единого движения или слова внимал его беззвучной мольбе.
Кровь Лизы раскаленной лавой текла по венам под тонкой сорочкой (она отчего-то была именно в этом легком одеянии). Дыхание сбилось, стало тяжелым и прерывистым. Удивительное томление крутило и разрывало душу. Она сама не понимала, чего хочет, и отчего такая жажда внутри, что даже губы пересохли.
Лиза все кружилась и кружилась по зале, заставляя подол сорочки вздыматься вверх, обнажая тонкие лодыжки, пока не заметила в одном из зеркал движение фигуры в черном фраке. Остановилась за мгновение до того, как он опустил ладони на ее хрупкие плечи, прекращая эту совсем непохожую на вальс пляску. Сердце пропустило пару тактов, когда его ладони поползли вниз вдоль тонких рук, когда, сжав ее запястья, он взял Лизу в плен своих крепких объятий, прижимаясь к ней всем телом.
Стало обжигающе горячо внутри, когда она почувствовала это требовательное прикосновение мужчины, когда руки, обхватившие ее, случайно коснулись груди, прикрытой только тонким полотном сорочки. Лиза ощущала себя воском под этими руками и губами, медленно скользнувшими по нежной коже шеи, прямо под линией волос. И после, когда губы поползли вверх к виску… Если бы Александр не держал ее в своих объятиях, Лиза бы, верно, упала на пол, настолько мягкими стали вдруг ноги в вихре тех ощущений, что дарили эти чересчур медленные дразнящие прикосновения.
Она чуть повернула голову, пытаясь поймать его взгляд. Или она хотела встретиться с ним губами, которые в этот момент были так близко от ее лица? Александр легко дунул на кожу ее шеи, чуть взметнув волосы, и от этого дуновения по ее телу
Лиза желала услышать его голос, она ждала, что он произнесет одно-единственное имя, но только не то, при звуке которого внутри вмиг все похолодело! И невероятная боль скрутила сердце в сильном спазме. Даже дыхание перехватило от этого приступа, и Лиза стояла в кольце его рук, хватая ртом воздух, словно выброшенная из воды рыба.
Александр провел губами по щеке Лизы, ища ее губы, но в этот раз она не сделала ни малейшей попытки встретить его поцелуй. Потому что он снова повторил имя, разрывающее ее буквально на куски от боли и отчаяния. Напоминая ей о том, кто она такая, и отчего они вместе сейчас…
Лиза попыталась уклониться от его губ, желая только одного — снова забыть о том, что терзало ее рассудок напоминанием. Но Александр не дал ей отстраниться — одним быстрым движением поймал в плен своих пальцев ее подбородок и развернул ее лицо к себе. Да разве могло быть иначе? Кто она против его силы и твердости его желаний?
И был поцелуй, на который Лиза не могла не ответить помимо своей воли. Сладость смешивалась с горечью окружавшей ее реальности. Всполохи страсти тесно переплетались с ледяными нитями отчаяния, чувство безграничного желания принадлежать ему и телом, и душой смешалось с обжигающей ненавистью к нему. За его равнодушие к ее слезам, которые он не мог не чувствовать при поцелуе. За его безразличие к ее чувствам в стремлении взять свое…
Как же безгранично она его ненавидела! И видит бог, как же не желала прерывать этот горько-сладкий поцелуй…
Глава 6
«Странная привычка открывать настежь окна», — проходя через пустынные комнаты, раздраженно подумала Лиза. В очередной раз поежившись, она накинула на озябшие плечи вязаную шаль. Ни в одном доме не было такого обычая — распахивать зимой оконные створки, выпуская на волю натопленный воздух, насквозь пропитанный духом смолки. Лиза привыкла к тому, что еще по осени окна всех домов наглухо заколачивали, иногда оставляя свободной только маленькую форточку. В Заозерном же комнаты проветривались едва ли не каждый день, будто и не зима царила за окном, а жаркое лето. Впрочем, удивительно ли это, принимая в расчет, что хозяин имения совсем не похож на людей, с которыми ей доводилось встречаться ранее?
Пока длился бал, Дмитриевский появился в зале лишь дважды: во время того самого вальса и когда гости предводителя громкими аплодисментами встретили новый 1829 год. За ужином Александр разговаривал мало, изредка бросая на соседей по столу рассеянные взгляды, в которых Лиза без особого труда читала невысокое мнение об умственных способностях собеседников и какую-то странную тоску. Словно он по принуждению находился здесь. Хотя, возможно, так и было, размышляла Лиза по возвращении домой в тиши кареты. Вполне может статься, что Александра тяготила провинциальная простота, к которой он так и не сумел привыкнуть за годы, проведенные в деревне. И будь его воля, верно, никогда бы не покинул столицу.