На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Лиза тогда впервые увидела того, кто явился на свет Божий в эту грозу, принеся роженице столько мук, и что страшнее — отнимая ее жизнь. Крошечное слабое существо, чье появление так приветствовали после череды потерь, но оно принесло лишь смятение и ужас.
Во сне Степанида выглядела не такой, какой ее помнила Лиза. Широкоскулое лицо было белее свежих простыней, которые она постелила для своей хозяйки. А глаза стали такими черными, что эта темнота вселяла ужас в растерянную Лизу, отчаянно сжимающую безвольную руку. Под взглядом девочки Степанида приложила палец к губам, мол, не говори ничего. А после набросила конец одеяльца на сверток в своих руках, пытаясь теплом
— Ваш брат мертв, барышня… Господь забрал его к себе…
Степанида не произнесла этих слов, но Лиза так отчетливо их услышала, словно та говорила ей прямо на ухо. И следом раздался стон, полный боли и неимоверной муки. Такой стон, что кровь стыла в жилах… Ее ли это был стон или умирающей под бархатным пологом женщины, Лиза так и не поняла.
Пытаясь выкинуть из головы ужасное воспоминание, она прижала кончики пальцев к ушам, но теперь стон раздавался где-то у нее внутри. И тогда, оставив бесплодные попытки забыть ночной кошмар, девушка резко опустилась на колени перед маленьким образом Богородицы, что стоял на прикроватном столике.
«Странный сон… до чего же странный сон», — то и дело вторгались в ее молитвы иные мысли, и Лиза сбивалась в мольбах, не замечая слез, что заливали ее лицо. Она пыталась воскресить в памяти каждую минуту пережитого некогда события, которое вернул ей сон нынешней ночью. Чтобы убедить себя, что все не так, что младенец тогда был жив и кричал настойчиво и громко, с силой ударяя ножками в одеяльце, будто пытаясь сбросить его.
Когда ее ступни заледенели, и дрожь стала бить замерзшее от комнатной прохлады тело, Лиза наконец вернулась в постель. Конечно, можно было толкнуть безмятежно спящую Ирину, чтобы та подкинула дров в печь. Но Лиза пожалела ее и, прижав к себе маленькое тельце Бигоши, спряталась под одеяло с головой, как когда-то давно пряталась со своим маленьким братом. В ладони она сжимала холодный металл медальона, который в последнее время все чаще стала доставать из тайника.
«Всему сущему есть первопричина», — говорил Лизе отец. Она запомнила эти слова. И нынче пыталась найти разумное объяснение ночному видению, гоня от себя суеверный страх перед дыханием смерти.
— Мой брат мертв. Господь забрал к себе его душу несколько лет назад…
Не ее ли собственные глухие слова звучали сейчас в голове, заменив крестьянский говор Стеши? Не она ли сама произнесла их накануне днем?
«Это было необходимо! — убеждала себя Лиза, поглаживая пальцем узор на медальоне. — Я не могла сказать ничего иного, когда была едва ли не на волосок от того, чтобы быть пойманной на лжи. И когда тот, кого опутывала ей, будто паутиной, так и норовил разорвать эти путы»
На радость мадам Вдовиной хозяин дома не оставил их с Лизой своим вниманием. Удалялись ли они после трапез в натопленный салон, чтобы провести время за работой, чтением или музицированием, Александр неизменно появлялся там. Выходили ли на прогулку в парк, он тут же вызывался сопровождать их `a la promenade.
В поведении графа Софья Петровна видела лишь признак того, что успех намеченного предприятия не за горами, а значит, можно отпустить все тревоги и наконец-то вздохнуть спокойно. А вот Лиза все же сомневалась в искренности расположения к ней Дмитриевского, подозревая, что он может вести и свою игру, до поры до времени укрывая козыри.
Что то была за игра? Соблазнить девицу, которая стала для него вызовом с того самого дня, как увидела в его глазах огонь обладания? Или разгадать, что за игру она ведет сама?
Первого Лиза не боялась. Удивительно,
Зато предположение, что Дмитриевский может наперед раскрыть замысел, висящий над ним Дамокловым мечом, вызывало дрожь в коленях. Недаром Александр практически не спускал внимательного взгляда с ее персоны. А иногда в его глазах читался странный вопрос. Но потом они наполнялись равнодушием или привычной уже ей теплотой и неким мягким светом. И тогда Лиза забывалась под этими лучами, беззаботно наслаждаясь неспешной беседой под треск поленьев в печи или под мелодичный звон фарфора и приборов за трапезами. Ее подкупало в Александре все: добрые шутки и истории, которыми он делился с ней, как прежний столичный завсегдатай. Искренние и такие завораживающие улыбки, совершенно меняющие облик этого злого анахорета. И его жесты при разговоре, и пальцы, легко перебегающие по клавишам и наполняющие комнату волшебными звуками…
Прошлым днем Лиза впервые узнала, что Александр обучен музыке, и, судя по легкости и плавности мелодии, учеба давалась ему успешнее, чем ей самой. Тогда, в салоне, после чая, он совсем заворожил ее. Но сперва, конечно, удивил до крайности, когда под руку с ней направился не к ломберному столику, а к клавикордам в углу комнаты у окна.
— Вы желаете, чтобы я музицировала? — немного растерянно спросила тогда Лиза, но Александр только улыбнулся и, сняв с рукава сюртука ее пальцы, положил их на инструмент. А сам, обойдя ее, занял место для музицирования.
— О, bon Dieu! Je doute de mes yeux![148] — раздался со стороны ломберного столика у камина удивленно-ироничный возглас Василя. Но его тут же оборвала Пульхерия Александровна, словно боясь спугнуть действо, что открывалось нынче их глазам.
— Вы заставляете нас ждать, mon cher, — произнесла она, нетерпеливо постучав пальцем по колоде карт, лежащей на ломберном столике.
— Ах да! У нас же тоже игра, — деланно спохватился Василь. — Прошу простить меня, mesdames!
Мелодия была знакома Лизе. Она сама проигрывала ее не раз, правда, не столь искусно, как это делал Дмитриевский. Быть может, мастерство исполнителя или удивительное очарование момента заставили музыку проникнуть в самое сердце Лизы и оторвать ее от всего земного.
— Вам знакомо это творение Моцарта? — спросил Александр, улыбаясь уголками губ одухотворенному восторгу в глазах девушки. Лиза с улыбкой кивнула. — Lacrimosa, что в переводе с латыни означает «скорбный» или «слезный». Одно из моих любимых произведений этого сочинителя.
Он говорил о том, какой невероятной грустью проникнута каждая нота. И о том, какие чувства вызывает в нем эта музыка с самого первого дня, как ему сыграл ее учитель. Лиза слушала молча, чуть облокотившись на клавикорды, зачарованная звуками мужского голоса на фоне мелодии и созвучностью их чувств.