На школьном дворе
Шрифт:
Даже всегда невозмутимая Татьяна Игоревна оторопела от такого признания директора.
– Хорошо, Данила Акимович, – пробормотала она и, не добавив ни слова, вышла из кабинета.
Данила Акимович придвинул к себе какую-то деловую бумагу и стал просматривать ее. В это время зазвенел звонок об окончании перемены.
– Иди, Чебоксаров. На урок опоздаешь, – сказал директор, не отрываясь от бумаги.
И самолюбивый, так жаждущий популярности Юра не то чтобы ушел, а, как ему показалось, уполз из кабинета. И когда он поднимался
В тот же день Юра получил две двойки, потому что думал только о своем. В конце учебного дня он сменил в раздевалке тапочки на валенки, надел теплую куртку и шапку-ушанку и стал ждать во дворе, когда появится Данила Акимович.
Наконец директор вышел. Мороз был за тридцать, но Бурундук, по своему обыкновению, бегал домой в одном костюме и без шапки: ведь между школьным крыльцом и крыльцом жилого дома было не больше двадцати метров. Вот тут ему загородил дорогу Юра Чебоксаров.
– Данила Акимович, разрешите с вами поговорить! – сказал он каким-то особенным, звенящим голосом. При этом правый уголок губы да и правая щека его слегка подергивались.
– Знаешь, – сказал директор, – пойдем-ка в сени. А то ведь ты во как одет, а я – во как!
Они поднялись на крыльцо "летнего клуба", открыли и закрыли за собой две утепленные двери и поднялись по деревянной лестнице на площадку между этажами.
– Ну... здесь тоже не тропики, а разговаривать можно. Что ты хотел сказать?
Правая щека у Юры задергалась сильней. Он пристально смотрел на директора.
– Данила Акимович! Хотите... хотите, теперь я вас удивлю? Даже переудивлю. Хотите?
– А каким же образом переудивишь?
– А вот каким: больше я ни одного замечания не получу.
Данила Акимович улыбнулся.
– Это интересно! Только погоди! Какой срок ты устанавливаешь, чтобы меня переудивить: три дня, неделю, месяц?
– Нет! Просто до окончания школы. Вот этой школы.
Данила Акимович улыбался, поглаживая подбородок.
– Да-а! Это действительно... Если это тебе удастся, ты, и правда, меня переудивишь. Ну, давай, поглядим.
Тут Юра почувствовал, что лучше будет резко оборвать разговор именно в этот момент.
– Хорошо, Данила Акимович! До свидания! – сказал он и, не добавив ни слова, убежал вниз по лестнице.
А в июне, когда почти все, окончившие седьмой класс, готовились к экспедиции в тайгу, Данила Акимович случайно встретил Юру на улице и остановился.
– А ты, Чебоксаров, и впрямь умеешь удивлять. Ведь с тех пор ни одного замечания! Юра усмехнулся:
– Погодите, Данила Акимович. Ведь я сказал – до окончания школы.
– Это правда. Но и три с половиной месяца кое-что значат. В поход идешь?
– Иду, конечно.
Юра ответил так, будто он не сомневался, что этот вопрос решенный. На самом деле он не был уверен, что его возьмут в
"Погоди, голубчик, я еще не уверен, что ты не выкинешь чего-нибудь там, в лесу". Он прилетел домой, как говорится, на крыльях радости и сразу принялся за сборы, но через день слег с острой болью в горле и с температурой в 39. Выздоровел он лишь через две недели после отправления экспедиции в тайгу. Теперь он сидел на крыльце рядом с подругой по несчастью Надей.
Глава 15
Слева послышалось постукивание палкой по деревянному тротуару. Все посмотрели в ту сторону.
К крыльцу приближалась сгорбленная старая женщина. Несмотря на жару, на ней был длинный серый плащ и очень большой черный берет. За ней шла маленькая, коротко остриженная девчонка со светлой челкой на лбу. Это была Альбина дочка заведующего роно Лыкова, перешедшая в третий класс. За Альбиной шел Демьян – сын школьной уборщицы тети Вали, жившей в одном доме с Бурундуком. Оба они следовали за старухой, подражая ей, опираясь на палки – точнее, на какие-то ветки с обломанными сучками, делая рожи за спиной старухи и показывая языки.
Увидев это, Чебоксаров встал, прислонил гитару к перилам крыльца и, сбежав с него, шлепнул по затылку сначала Альбину, потом Демьяна. Старуха в это время остановилась, оглядываясь, увидела расправу Чебоксарова над малышами и, постукивая палкой, мелкими шажками приблизилась к нему.
– Ты... ты как смеешь драться?! – закричала она. – Твоя... твоя фамилия! Говори!
– Чебоксаров, Ядвига Михайловна... – слегка растерянно ответил Юра.
Ядвига Михайловна смотрела на него глубоко запавшими выцветшими глазами с очень маленькими, в булавочную головку, зрачками.
– А почему... почему, Чебоксаров, ты не в классе? Почему разгуливаешь во время урока? – Ее подбородок под крючковатым носом дрожал, и она мелко постукивала палкой.
Юра знал странности бывшей учительницы, но теперь он опешил и отступил на шаг.
– Сейчас нет уроков, Ядвига Михайловна, – напомнил он. – Ведь сейчас лето, каникулы.
Ядвига Михайловна вдруг притихла и стала оглядываться, проводя двумя пальцами по лбу.
– Да!... Каникулы... – пробормотала она растерянно.
Пока она оглядывалась, Юра шагнул к Наде и шепнул:
– Дуй что-нибудь про литературу! Про Есенина какого-нибудь! Надя встала.
– Здравствуйте, Ядвига Михайловна! Вы меня узнали?
Ядвига Михайловна спокойно смотрела на Надю бесцветными глазами.
– Нет. Извини! Не узнаю.
– Я – Надя! Надя Волкова.
– Надя Волкова... Какая же это Надя Волкова?
– Ну... вы помните, мы с вами третьего дня о поэзии толковали, о Блоке, о Есенине...
Ядвига Михайловна помолчала и снова обратила на Надю свои глаза, прищуренные на этот раз в улыбке.