На синей комете
Шрифт:
— Девочка моя, где же ты была? — без конца повторяла мама.
— Да так… там и сям… — неопределённо отвечала Клер.
— Тебя похитили? — мрачно спросил отец.
— Нет! Вовсе нет! Я была здесь, в квартире, — ответила Клер.
Звонкий, как колокольчик, нервный смешок её мамы задребезжал в металлической трубе.
— Доченька! Ты сама выберешь подарок на Рождество! Любой, какой захочешь! И ни в какой пансион мы тебя не пошлём. Будешь учиться в закрытой элитной школе здесь, в городе. В Брерли. Или в Спенс. Сама выберешь.
Пронзительный голос миссис Бистер звучал странновато и чем-то неуловимо напоминал голос миссис Петтишанкс. Чем же? А… ясно! Британский акцент. Раньше я такой
— Я пойду в самую обыкновенную школу, — сказала Клер. — В нашу районную. Отличная школа.
Это заявление мистер и миссис Бистер встретили молчанием. Я понял, что в обычную школу родители её, разумеется, не отдадут, но они предпочли сейчас в споры не вступать. И про выход в свет тоже умолчали, поскольку восемнадцать ей исполнится только через семь лет. Они надеются, что Клер к тому времени одумается. Я-то знал, что этого не будет.
Потом до меня донёсся звон бокалов, позвякивание вилок и ножей. Семья села обедать.
— Если вы не против, когда поедим, сходим в магазин игрушек, — произнесла Клер.
— Ну что ты, дорогая. Никто не против! — радостно сказал её отец. — Обязательно пойдём, все вместе! Только не исчезай больше!
— Какое счастье, что полицейские уехали, — произнесла миссис Бистер, обращаясь, по-видимому, уже не к дочери, а к мужу. — От них несло, как от скотины в стойле. Надо написать в полицейское управление, потребовать, чтобы их сотрудники принимали душ и периодически отдавали форму в чистку.
— Милая, ты прямо социалисткой заделалась, — добродушно подколол жену мистер Бистер.
Интересно, кто такие социалисты? Помнится, тётя Кармен употребляла это слово. Кажется, это такие люди в чёрном, которые не ходят в церковь, а собираются вместо этого в подвалах и обсуждают, как свергнуть правительство.
Обед у Бистеров затянулся. В конце концов их разговоры стали мне неинтересны. Я вернулся в постель и откинулся головой на подушки, радуясь, что мне есть где прилечь. Ещё я радовался за Клер. Она скоро получит долгожданный поезд. Я радовался, но сердце внутри точно заледенело. Как и когда я доберусь до Кейро? Встречусь ли с папой? Услышу ли его смех? Приготовлю ли ему обед, увижу ли, как он закуривает свою любимую сигару? Я засунул голову под подушку и прочитал «Отче наш» — для пущей надёжности десять раз подряд. Но, скорее всего, в небесной канцелярии мои мольбы просто не услышали. Или засунули в долгий ящик.
И тут внизу зазвонил телефон.
Он звонил и звонил. Но никто не снимал трубку. Выходит, в доме никого нет? И всех слуг отпустили? Может и так, ведь сегодня тридцать первое декабря. Через несколько часов наступит Новый год. Клер говорила, что у слуг выходной.
Телефон прозвонил двенадцать раз. И тут мой внутренний голос вкрадчиво подсказал: «Оскар, позвони папе. Позвони отсюда, от Бистеров. Папа, скорее всего, дома, ведь люди сегодня встречают Новый год». Нет, нельзя! — остановил я себя. — Потом бед не оберёшься.Но желание позвонить уже завладело мною всецело. А наш номер в Кейро я знал лучше таблицы умножения.
Рёбра мои тоже сопротивлялись и подсказывали, что вставать пока рано. Тем не менее я поднялся и вышел в коридор. Тишина. Ни души. Прямо передо мной была дверь, а за ней проход вниз, на хозяйскую половину.
Ох, не стоит этого делать!Я отговаривал себя, но отворил дверь и двинулся вперёд, переступая босыми ногами по ступеням лестницы, которая вела в квартиру Бистеров.
Последняя ступенька — и я ступил на необычайно мягкий ковёр. Тишина в доме стояла такая, что я услышал бы, как летит пёрышко или пушинка. Но ничего подобного тут, разумеется, не летало.
Остановись, Оскар! Ещё не поздно повернуть назад и лечь в постель. Вернись в безопасное место! Немедленно!Я буквально кричал на себя. Но продолжал идти — наперекор здравому смыслу. Уж очень мне хотелось услышать папин голос, чтобы его «алло» пробежало по телефонным проводам от Кейро до Нью-Йорка.
На этом этаже располагались спальни. По стенам в коридоре висели картины в тяжёлых позолоченных рамах. Расстеленные поверх ковров шёлковые дорожки с красно-синим восточным узором приятно холодили мои нежные детские ступни. Справа оказалась спальня родителей Клер. Четыре столба стояли по углам огромной кровати, а рядом на полу лежала шкура белого медведя с головой! С самой настоящей пастью, с оскаленными клыками! Я вздрогнул, представив, как печально и жестоко окончилась жизнь медведя и как бесславно продолжилось существование его чудной шкуры: по утрам и вечерам это густой мех топчут ножки миссис Бистер. Я взглянул на тумбочку. Телефонного аппарата тут нет. Где же у этих людей стоит телефон? Может, у Бистеров, как у Петтишанксов и других богачей с Прибрежных холмов, в доме имеется отдельная телефонная комната?
Если так, где она? Ну разумеется, внизу. Так, спускаюсь ещё ниже. Тут ещё опаснее. Последний марш я прошёл, почти не дыша.
Гостиная — если такие помещения в шикарных домах называются так же, как у обычных людей, — была огромная, с целый этаж нормального дома, такого, как наш с папой. Из окон виднелся заснеженный сквер в двух кварталах дальше по улице. У камина, точно часовые, стояли тяжёлые, обтянутые шёлком кресла с высокими боковинами; по шёлку порхали вышитые стрекозы. В камине лежали поленья одинакового размера, как на подбор. Нежно-кремовый бархат дивана так и манил. Диван, наверно, мягкий! И огромный! Пожалуй, человек пять в ряд усядутся. Вот бы на нём попрыгать! Но я шёл дальше. Где же у них телефон? Да-а, не гостиная, а целый зал! Вдоль стен стоят крепкие, обтянутые кожей стулья, так что в общей сложности здесь можно посадить человек двадцать пять — и обойтись без раскладных стульев из гаража, которые папа всегда приносил, когда к нам приходили гости на День благодарения.
Так, о чём это я? В этом доме нет складных стульев. И гаража тут тоже нет. И вообще, один диван Бистеров наверняка стоит больше, чем вся наша мебель в Кейро, вместе взятая.
Оскар, одумайся! Вернись! — твердил мне внутренний голос. — Да-да, сейчас. Минуточку! Только услышу папин голос и вернусь. Больше мне ничего не надо! — отвечал внутри меня другой, безрассудный, подсказчик.
Распашные стеклянные двери вели из гостиной в столовую. Ещё дюжина стульев, потвёрже, с инкрустацией и деревянными перекладинами вместо мягких спинок, стояли на равном расстоянии друг от друга вокруг огромного стола из красного дерева, отполированного до зеркального блеска. Строго над центром стола висела люстра с сотней хрустальных подвесок.
К счастью, рядом со столовой я наконец обнаружил телефонную комнату, отделанную в испанском стиле: с тёмно-красными бархатными гардинами, на которых сидели вышитые золотой нитью стрекозы. Я включил лампу, и свет заструился сквозь разноцветные стёклышки — каждое не больше моего ногтя. Стёклышки сложились в картинку: опять получилась стрекоза. Похоже, Бистеры — большие поклонники стрекоз. Перед телефоном стоял какой-то греческий бог, выточенный из слоновой кости, с серебряными крылышками на пятках; в руке он держал то ли венок, то ли сплетённых змей.