На службе Отечеству
Шрифт:
Уже после войны, когда мы с А. М. Гущиным вспомнили этот эпизод, он рассказал, что снаряд разорвался в орудийной башне главного калибра. От взрыва загорелся один из пороховых зарядов, гасить который было некому; все в башне погибли. Еще минута, и пламя добралось бы до других зарядов, затем до погреба с боеприпасами... К счастью, в этот критический момент в башню проникли моряки Пушкарев и Пилипко. Они расчистили путь аварийной команде и предотвратили катастрофу.
Убедившись, что "Красный Кавказ" не может отшвартоваться и перекинуть на мол трап, командиры сторожевых
Мы готовы были закричать "ура", когда нашей роте приказали высаживаться первой. Красноармейцы с видимым удовольствием покидали корабль. Без понуканий хватались они за толстый канат и, закрыв глаза, съезжали по нему на палубу пляшущего на волне катера. Вглядываясь в напряженные лица и конвульсивно перебиравшие канат пальцы, я вспомнил сентябрьскую ночь, юных лейтенантов, спускавшихся по "канату" из простыней о третьего этажа, и в ушах зазвучал задорный голос лейтенанта Гаврилова: "Троечники по физподготовке на свидание не идут". Я невольно рассмеялся.
– Что с тобой, Александр Терентьевич?
– Вспомнилась одна смешная история.
– Ну, раз тебе в голову приходят еще смешные истории, значит, все в порядке, а то я подумал: уж не того ли?..
– Митрофан Васильевич выразительно покрутил указательным пальцем у виска.
Я решил идти с первым взводом. Прощально махнул Митрофану Васильевичу рукой и, слегка придерживая канат ногами, стремительно скольжу вниз.
– Идите с третьим взводом!
– кричу политруку, - Встретимся на берегу!
Перегруженный катер, переваливаясь с волны на волну, устремляется к берегу. Оглядываюсь на корабль и вздрагиваю: там, где только что стоял наш катер, взметнулся гигантский водяной смерч. Промедли мы еще немного - и очутились бы на дне.
Замечаю, что, чем ближе к берегу, тем реже разрывы мин. Хотел крикнуть "А вот и земля, товарищи!", как раздался оглушительный свист и справа по борту взметнулся и обрушился на палубу столб воды. Всех находившихся на палубе с ног до головы окатило ледяным душем. Выплевывая соленую воду, кричу "Вперед!" и прыгаю с уткнувшегося в берег катера. Меня накрыло накатной волной, но я устоял на ногах. Выбегаю на берег и тотчас возвращаюсь назад, чтобы выловить бойца, сбитого волной. А с катеров высаживаются все новые и новые подразделения. Кричу Украинцеву, показывая в сторону набережной, откуда доносится ожесточенная перестрелка:
– Вперед!
За моей спиной громыхает коваными сапогами Малышко.
Укрыв взвод за кирпичной оградой порта, выскакиваем с Украинцевым на площадь и с ходу плюхаемся за груду камней рядом с морскими пехотинцами.
– Почему не атакуете?
– спрашиваю ближайшего ко мне пехотинца.
Тот молча показывает на трупы товарищей и на окна третьего этажа, откуда строчат пулеметы.
Осмотрев площадь, я понял, что наиболее опасными являются первые двадцать - тридцать метров. Они интенсивно простреливаются пулеметами. Надо заставить пулеметчиков смолкнуть хотя бы на пятнадцать - двадцать секунд, тогда бойцы успеют проскочить смертельную зону.
Приказываю Украинцеву
– Взвод к атаке готов!
– доложил Украинцев.
– Кто у тебя самый меткий пулеметчик?
– спросил я, хотя заранее знал, что лейтенант назовет Грищенко: на проверочных стрельбах он стрелял снайперски.
Как я и ожидал, Украинцев назвал Грищенко. Приказываю ему точно рассчитать прицел до правого фашистского пулемета, а сам примериваюсь к окну, из которого беспрерывно поливают нас свинцовым дождем. В бинокль хорошо вижу лицо фашиста за пулеметом. Показываю Украинцеву на приземистые строения за распахнутыми воротами.
– Как только мы откроем огонь по пулеметам, вы со взводом на спринтерской скорости пересечете площадь, ворветесь во двор и очистите от фашистов постройки.
Ровно через десять минут мы с Грищенко длинными очередями хлестнули по окнам. Огонь оказался не только неожиданным для фашистов, но и метким: пулеметы умолкли. Украинцев с бойцами, подбадривая себя криками "ура", бросились к воротам. Беспорядочная ружейная стрельба не принесла им вреда. За бойцами первого взвода поднялись морские пехотинцы. Их поддержал только что высадившийся 633-й полк.
Слева от нас разгорелась перестрелка. Я вспомнил, что одновременно с нашим полком высаживались подразделения 251-го горнострелкового полка полковника Магалашвили, и понял, что они начали очищать от фашистов западную часть Феодосии.
Расстреляв по одному диску, мы с Грищенко догоняем взвод. Бойцы выкуривают фашистов, засевших в двухэтажном каменном строении. Судя по редким выстрелам, фашистов немного. Однако оставить их нельзя: во-первых, они не дают нам проскочить на следующую улицу, а во-вторых, под их огонь попадут другие подразделения. Посылаю сержанта Малышко с группой на помощь морякам, очищавшим многоэтажное здание.
Наша задача облегчалась тем, что в домах не было местных жителей. Мы еще не знали, что фашисты не терпели "русского духа" и потому выгоняли жителей из домов, где селились сами.
Сначала мы выкурили фашистов из приземистой постройки, окна которой выходили на площадь, затем окружили двухэтажный дом во дворе. Вряд ли удалось бы нам обойтись без потерь, если бы не лейтенант Украинцев, удивительно метко бросавший гранаты. Он воспользовался тем, что мы сосредоточили огонь по окнам, молниеносно вывернулся из-за угла и забросил в окна одну за другой две гранаты, а третьей вышиб дощатую дверь. Едва отзвучали взрывы, бойцы ворвались в дом. Через пять минут все стихло.
Громкие крики "ура" заставили нас выскочить наружу. Двор заполнился бойцами нашего батальона, впереди которых я увидел встревоженного Митрофана Васильевича.
– Жив!
– радостно воскликнул он.
– А мы уж думали, что вас тут фрицы перебили.
Не успел я расспросить, успешно ли закончилась высадка передового отряда, как меня вызвали к командиру батальона. Капитан Николаенко сидел в каком-то складском помещении, рассматривая план города. Доложил о прибытии. С удивлением оглядев мою непокрытую голову, Николаенко спросил: