На сопках Манчжурии
Шрифт:
В одно мгновение высадившийся десант был рассеян и обращен в бегство. Дружной толпой китайцы бросились к недавно оставленным лодкам и плотам, чтобы спастись от свистящей смерти. Двести двадцать шагов, которые нужно было пробежать по ровной как стол маньчжурской степи, стали для многих из солдат последними. Словно карающие молнии метались в руках русских кавалеристов стальные сабли, с каждым взмахом теряя свой первоначальный блеск.
Сопротивления никакого не было. Бросая оружие, напуганная хрипло дышащей ей в спину смертью, плотная масса людей устремилась
Большинство лодок и плотов вернулись назад и в этот момент только подплывали к берегу с остатками десанта. У речного берега оказалось лишь с десяток лодок и несколько плотов, за обладанием которых вспыхнула драка. Люди не на жизнь, а на смерть дрались за спасительное место, а сзади набегали новые претенденты на счастливый билет.
Сидящие в лодках солдаты пытались выстрелами из винтовок отогнать русскую конницу от берега, но она уже успела смешаться с беглецами, и китайцы были вынуждены прекратить огонь. К тому же течение реки не позволяло плотам и лодкам стоять на месте, и они были вынуждены маневрировать.
Долго ещё неслись над водами Сунгари людские крики пока, наконец, густо облепленные плоты не покинули негостеприимные берега. Переправа была сорвана.
Сколько погибло от русских сабель и было унесено водами Сунгари, а также сколько в них пропало без вести, было трудно сосчитать. Свыше ста тридцати тел врагов, насчитали русские пограничники на поле брани, потеряв одиннадцать своих товарищей. Девятнадцать человек было ранено в этом бою, в том числе и сам командир. Чья-то шальная пуля задела его левую руку, но в азарте боя он этого не заметил.
Разозленные неудачей, китайцы возобновили обстрел русских позиций и прилегающих к ним территорий. Целых три часа, они утюжили северный берег из своих трехдюймовок. Снаряды падали не только на окопы и траншеи пограничников, но и на станцию, вызывая то там, то тут многочисленные пожары.
Цо Си уже не хотел захватить Таолайчжао в целостности и сохранности. Теперь его главным желанием было нанести противнику максимально возможный урон перед новым штурмом. По совету майора Комаци он намеривался повторить его ближе к вечеру, но в это время к нему прибыл нарочный от Чжан Сюэляна с приказом ждать его прибытия. Молодой генерал хотел лично осуществить взятие Таолайчжао.
Этот приказ и обрадовал и огорчил Цо Си. С одной стороны он позволял больше не атаковать ненавистный русский берег, с другой же стороны ставил его в крайне невыгодное положение перед высоким начальством. Казалось, темные тучи сгустились над головой Цо Си, но судьба была милостива к нему.
Выполняя приказ командующего, под покровом ночи пограничники оставили свои позиции, и отошли к станции Цайцзягоу, где на берегу Шуанчэня был создан новый рубеж обороны. Рокоссовский без особых происшествий довел свой отряд до указанного места, где сдал командование Трифонову, а сам убыл в Харбин на лечение.
Госпожа Судьба не только убрала грозного противника Цо Си, но и даровала ему лавры победителя. О том, что русские
Спешно отправленная разведка полностью подтвердила правоту слов солдата. Когда к Сунгари прибыл Чжан Сюэлян, подполковник встретил его победным рапортом и был обласкан командующим. Поход продолжался.
Когда Рокоссовский прибыл в Харбин, столица Желтороссии была охвачена паникой. Сотни людей стремились покинуть город в одночасье оказавшийся на краю войны. Многие жители хорошо помнили те ужасы, что творили китайцы во время знаменитого «восстания боксеров» и не питали никаких иллюзий в случае захвата Харбина.
Сам город изначально не был предназначен для ведения боевых действий. Согласно договору с Китаем в нем не было развитой воинской инфраструктуры, что серьезно затрудняло его оборону. По приказу Зайончковского под военные госпиталя и казармы временно были переданы городские школы и гимназии.
Оберегая раненую руку от толчков толпы, Константин с большим трудом вышел из заполненного беженцами вокзала.
— Где, здесь ближайший госпиталь? — спросил штабс-капитан у военного патруля, встретившегося ему на привокзальной площади.
— Это вам надо, господин штабс-капитан в железнодорожную гимназию. Она здесь неподалеку. Охримчук, проводи господина пограничника и возвращайся на площадь, — приказал прапорщик солдату и учтиво спросил: — Вы откуда, из-под Таолайчжао?
— Верно оттуда.
— И как там?
— Нормально. Три дня китайцев в Сунгари купали, потом отошли по приказу командования. Вот у вас немного подлечусь, и будем вместе купать их здесь. Река здесь шире, — пошутил Рокоссовский и патрульные, радостно заулыбались в ответ. В той атмосфере страха и неопределенности, что за последнюю неделю накрыла Харбин невидимой пеленой, оптимизм прибывшего с передовой офицера был подобен лучу света в конце темного тоннеля.
В превращенной в госпиталь гимназии было довольно многолюдно. Близость к вокзалу, куда со всех концов КВЖД прибывали раненые пограничники, делало свое дело. Желая получить скорую помощь, люди шли в гимназию, вместо того, чтобы ехать на извозчике в больницу на Софийской улице.
Оказавшись под высокими сводами, временно превращенного в лазарет, дворца просвещения, Рокоссовский быстро нашел кабинет хирурга госпиталя господина Аникушкина. В чем ему помогла одна из сестер милосердия, в которых превратилось большое число преподавательниц гимназии.
Хирург оказался плотным, лысеющим человеком, в котором проницательный взгляд Рокоссовского быстро распознал поборника эпикурейства. В два счета он удалил старую повязку и занялся исследованием раны штабс-капитана.
— Хорошо, хорошо, а вот это не очень, но мы это дело поправим, — говорил эскулап, склоняясь над рукой пациента. — Сейчас будет немного больно, придется потерпеть. Вы ведь военный, тем более пограничник.