На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Семён Макарович пересёк железнодорожные пути и вскоре был У приметной избы на берегу Селенги. Три света в улицу. Шатровая крыша. Палисадник. Дом скатан, видимо, сильной рукой: брёвна толстые, лиственничные. Углы жёстко пригнаны в лапу. Мох в пазах проконопачен хозяйски, с подворотом. На ставнях, окрашенных в голубое, нарисованы белой краской диковинные птицы посередине. Ворота подворья выглядели ладно: досочки пригнаны без единой щелочки. Из угла в угол, крест-накрест, пересечены жестяной лентой и от того казались большим потемневшим
Калитка на мощных петлях отворилась легко, без скрипа. Под ноги капитана подкатился белый колобок, ткнулся в носок сапога Фёдорова.
— Тяв! Тяв! Тяв! — Щенок напыжился, припал к земле.
Цепью загремела лохматая с обрезанными ушами сука. Оскалилась, загораживая проход незнакомцу.
— Найда, на место! — Из сеней вышла дородная женщина, погрозила собаке кулаком: — Цыть, шельма!
— Здравствуйте! — Фёдоров приложил пальцы к фуражке. — Можно повидать Маргариту Павловну?
— На постой, чё ли? Или по какому делу? — Голос женщины суховатый. Тёмные глаза насторожены. Полными руками поправила волосы, уложенные венком на голове.
— Квартирант, если позволите. — Фёдоров осторожно обошёл щенка, оглядываясь на сучку.
— А чё позволять? Вы — Фёдоров?.. Ждём, Семён Макарович. — Хозяйка пропустила капитана в сени. Половицы заскрипели под её шагами.
Семёна Макаровича окутали домашние ароматы: огуречного рассола, привялого укропа, смородинового листа. И ещё — свежего хлеба. Словно пахнуло на него духом отчего дома.
— Печиво подрумянилось? — спросил Фёдоров, обласканный этой домашностью.
— Откель знашь?
— Запахи слюну вышибают! Как бывало в детстве, когда мамка пекла хлеба.
— Но-о! — коротко, по-забайкальски утвердила Маргарита Павловна. — Пробалабонила с соседкой — подгорело маненько. В Иволге выменяла мучицы — завела квашню…
Маргарита Павловна провела Фёдорова в пристрой. Комната окнами на речку. В углу стояла кровать под серым суконным одеялом. От никелированных спинок солнце отбрасывало зайчиков и нештукатуренные стены казались приветливее. Подле окна — столик под кружевной скатёркой.
— Умываться в сенях, — вводила в «курс» хозяйка. — До ветра — во дворе. С Найдой, думаю, поладите? За щенка она загрызет!
— Постараюсь поладить и с Найдой.
— А вы надолго?
— Служба, Маргарита Павловна… Как говорится, ходим под Богом, спим на пороге. — Фёдорова заинтересовала фотография в чёрной рамке. Три казака в лохматых папахах испуганно смотрели в объектив аппарата. Глаза широко раскрыты. Позы напряжены.
— Благоверный мой… Когда на германскую угоняли. Да соседские двое. Вон тот, с краю, мордастый, говорили, сгинул на позиции. А другой, присадистый, — Скопцев Платоша… Ветро-ого-он — поискать!.. А может, сгинули в гражданскую — сколько лет ни слуху, ни духу…
Фёдорову было неловко: затронул семейное, сокровенное! Порог не успел переступить — в выяснения пустился, сыщик
— Столоваться будете у меня иль в гарнизоне?
— В гарнизоне…
— Разумно, Семён Макарыч! У нас всё по карточкам, а с рук — всю мошну растрясёшь!
— Привык на котловом довольстве.
— Сёдни ватрушками угощу! — Маргарита Павловна улыбнулась. На полных щеках образовались глубокие ямочки.
— Сбегаю на реку! — Фёдоров бросил на стул офицерскую планшетку — Воду погрею!
— Но-о… Погода подходящая. А я тем часом стол накрою.
Тыловая стенка пристроя была затянута цветастой занавеской от пола до потолка. Заметно выпирали рёбра полок. «Что там хранится?» — прикидывал Фёдоров. Маргарита Павловна на пороге задержалась.
— Платить-то кто будет? Казна или из своего кошеля?
— КЭЧ, надо полагать…
— Квартира, значит, по службе отведена, — заключила хозяйка. Поинтересовалась, привезёт ли квартирант жену. У Семёна Макаровича защемило сердце.
— На фронте она.
— Не бабское дело! Зачем отпустил под пули?
— Сама.
— Сама… сама, дай бабе волю — убежишь в поле!
Фёдоров распахнул створки окна. Сквозняком колыхнуло занавесь, открыв полки. На них — куски горной породы, угловатые камни с блёстками.
— Мужик натаскал, — упреждая вопрос Фёдорова, пояснила хозяйка. — По баловству, считай! Ну, опять забалабонила! Майка мекает, дожидаючись дойки. Ямануха Майка — строгая у меня скотинка…
По воде разносилось эхо ребячьих голосов и Семён Макарович заспешил на речку, заранее расстёгивая ворот гимнастёрки.
…Строительный батальон — отдельная войсковая часть, подчинённая одному из Управлений Генштаба РККА — передислоцировался из Даурских степей и обосновывался в лесной низине, в стороне от гарнизона Распадковой. Личный состав — предельного призывного возраста мужики — разбили палаточный городок под соснами. Задымили костры. Заурчали автомашины. Покрикивали старшины и командиры отделений. Ругались повозочные, воюя за каждую пригоршню овса для лошадей…
Капитан Фёдоров, уполномоченный военной контрразведки «Смерш» в стройбате, размещал своё «хозяйство» в свежесрубленной землянке. Тощие папки, подшивка малоформатной газеты воинской части, скромные запасы писчей бумаги и копирки, бланки строгой отчётности…
Составление донесений и обзоров, тягучие разговоры с начальником боепитания об учёте и хранении оружия, патронов, взрывчатки, головоломки при уточнении настроений рядовых и командиров, согласование своих действий с местными сотрудниками органов НКГБ — всё это оставляло тяжёлый осадок на душе. Фёдоров от природы прямой и открытый в отношениях с окружающими, в силу служебного положения вынужден был скрытничать, утаивать истинные свои намерения и цели. Майор Васин интуитивно угадал устремления Семёна Макаровича: сменить бы службу в контрразведке на землемерство!