На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Кендзо разделся. Денщик подал ему мокрое и сухое полотенца, и лейтенант быстро привел себя в порядок».
— Есть приказ, — сообщил он, — выступать дальше, несмотря на дождь. Есть новость: Куропаткин решил идти на помощь Порт-Артуру. Но с какими силами? Если со всей армией, то предстоит жестокое сражение. Еще новость: армия Оку начала высаживаться в Бидзыво. Но известия тревожны. У нас тут, в сопках, дождь и легкий ветер, а на море тайфун. Я привез генералу сообщение, что высадилось всего восемь батальонов, остальные не могут. А ведь место высадки в расстоянии перехода
Маэяма надел белье, натянул штаны и сапоги.
— Третья новость связана с первой: генерал Зыков с крупным отрядом вышел к морю. Мы пойдем через горы, чтобы помешать трагическим событиям у Бидзыво…
Через два часа армия выступила. Солдаты разулись и шли босиком по вязкой глине. Дождь продолжал лить.
К вечеру Маэяма и Юдзо расстались. Юдзо присоединился к дивизии Ниси. Маэяма с разведчиками двинулся вперед.
На второй день похода тайфун прекратился. Голубое небо вздымалось над зелеными горами. Но еще продолжали бушевать потоки, еще земля была вязка. Случилась маленькая стычка с русскими.
Потери с той и другой стороны были ничтожны, но результат стычки оказался исключительно важным: в плен попал русский капитан, в кармане у него нашли записную книжку с приказом Куропаткина Штакельбергу: «Прикажите Зыкову, чтобы он сегодня же ночным маршем начал отход».
Футаки лично допрашивал пленного:
— Чем, господин капитан, вы объясняете этот приказ?
— Тем, что ваши войска угрожают нашим флангам.
— А! — сказал Футаки.
Японцы не угрожали никаким флангам русских. Русские генералы не воспользовались тайфуном и не помешали высадиться Оку.
— Хорошо. Все очень хорошо, — сказал Футаки.
Четвертая глава
Братья Цзен, старший и младший, жили в Мукдене.
Цзен-старший с детства пристрастился к поэзии и философии. Эти предметы научили его ценить вечное и относиться с презрением к преходящему. Он любил чтение, размышление и прогулки.
Цзен-младший был человеком другого склада. Его не удовлетворяла жизнь помещика, сдающего в аренду крестьянам землю. Он желал торговать и богатеть. Он торговал рисом, пшеницей, опиумом и уссурийскими мехами.
У него были магазины в Мукдене, Шанхае и Пекине.
Цзен-старший любил на словах скептически относиться к деятельности брата, но в душе одобрял барыши, долю в которых имел. Он презирал и ненавидел иностранцев и стоял на той точке зрения, что весь мир принадлежит китайцам. Правда, европейцы делают сейчас в Китае что хотят. Но ведь так уж бывало. Приходили сильные и жадные монголы, приходили сильные и коварные маньчжуры и завоевывали Китай. Однако где сейчас монголы и где сейчас маньчжуры? Есть один Китай — китайский язык, китайская наука и литература. Ненавидя европейцев, Цзен-старший утешал себя тем, что новых завоевателей постигнет старая участь. Впрочем, сейчас он старался не проявлять своих чувств, потому что в военное время опасны всякие крайние движения сердца. Тем более
К иностранцам Цзен-старший не относил японцев, которые обещали освободить Квантун и Маньчжурию от русских.
Цзен-старший, высокий, худощавый человек, носил темно-синие шелковые халаты, черные матерчатые туфли и неизменный в жаркое время года веер. Он писал стихи, вдохновляясь озером в камышах, плывущей по озеру уткой, красавицей, идущей по тропинке к озеру. Описывал холм, одинокое дерево на нем, медленно текущую воду реки.
Он любил добродетели, любил женщин, хотя вожделения к ним не испытывал никогда. Он считал эту свою особенность проявлением совершенной натуры и презрительно относился к брату, который постоянно нуждался в самых незамысловатых отношениях с женщинами.
Цзен-младший, невысокий и полный, носил черные сатиновые халаты к те же черные, обязательные для китайца туфли. Он часто разъезжал. Когда он бывал дома, десятки агентов посещали его. Это были почтенные расторопные люди, бродившие по всем провинциям, все знавшие, все видавшие. Из них особенной ловкостью и удачей в делах отличался Чжан Синь-фу.
Сегодня Чжан Синь-фу вернулся из Инкоу, где заключил выгодную сделку с полковником Пасхаловым по доставке риса в Порт-Артур. Дело было рискованное, по прибыль оправдывала риск.
Чжан Синь-фу сидел на корточках против Цзена-младшего, отдыхавшего в кресле, и в третий раз набивал табаком трубочку.
— Русские укрепляют Ляоян, — сообщил он, — укрепляют и сами же удивляются: «Зачем мы укрепляем? Разве могут японцы подойти к Ляояну?»
— Веселые люди, — сказал Цзен.
— У Куропаткина в Ляояне пятнадцать продовольственных складов и восемь вещевых. Через неделю он откроет еще три. Пшеница! — Чжан Синь-фу зажмурился и вздохнул.
— Что, хороша? — осторожно спросил Цзен.
— Пшеница… я редко видел такую пшеницу.
— Наш рис у него тоже на ляоянских складах?
— Подобран мешок к мешку.
— Хорошие люди, — задумчиво сказал Цзен, — ожидают японцев в Ляоян и все туда свозят.
Чжан Синь-фу выколотил трубочку, сунул ее за пояс, встал, размотал обмотку на правой ноге и вынул длинный исписанный листок бумаги.
— Я взял его в Вафаньгоу… такие объявления развешаны по всем деревням, где японцы…
Цзен-младший быстро пробегал глазами знак за знаком.
В начале объявления были уже знакомые ему извещения о том, что японцы пришли выгнать русских из Маньчжурии, Ляояна и Квантуна и освободить китайцев от русского управления. «Все китайское начальство и жители очень довольны этим, — читал Цзен, — но есть один китаец Яков Ли, который недоволен японцами и который помогает русским. Все японцы и китайцы очень сердиты на Якова Ли. Если кто-нибудь поймает его, то получит восемь тысяч иен награды. Если его теперь не поймают, то, когда будет мирное время, китайское правительство казнит Якова Ли. Когда японцы возьмут Порт-Артур и Ляоян, то казнят всех переводчиков и русских помощников. Пусть об этом знают все».