На сопках Маньчжурии
Шрифт:
На обратном пути Цзен, чтобы усилить свое удовольствие оттого, что судьба строптивого старика решена, приказал рикше везти себя мимо его домика.
У дома Ли он увидел двух верховых коней. Казак стоял в воротах, а во дворе со стариком разговаривал русский офицер. Лицо Ивана Ли расплылось в счастливой улыбке, он что-то отвечал по-русски.
«В последний раз ты веселишься и сквернословишь», — с удовольствием подумал Цзен-старший, представляя себе, как палач рубит старику голову.
Брошенного в тюрьму Ивана Ли обвинили в том, что кровать, сделанная
Через пять дней Иван Ли пришел во двор к своему помещику. Это не был призрак, это был живой человек. Он пришел и принес часть арендной платы.
Молча принял от него деньги Цзен-старший, молча выслушал его объяснения и долго не сходил с места, когда старик ушел.
Что случилось?
Он скоро узнал тайну того, что случилось. В судьбу китайца вмешался русский офицер, и китаец остался жив.
Цзен-старший, усиленно читая мудрецов и поэтов, старался позабыть полученный удар. Тем более что Иван Ли скоро умер.
… Чжан Синь-фу сидел на корточках и разглядывал большую черную свинью, которая рыла землю в воротах, и Цзена-младшего в кресле. Торопливо подошел Цзен-старший. Брат протянул ему японское объявление.
— Из-за этого негодника, — сказал он, — нам могут быть большие неприятности. Ведь Яков Ли — твой арендатор.
На следующий день вечером два путешественника прибыли в дом почтенного купца господина Цзена-младшего.
Гости и хозяин долго кланялись друг другу, причем все казались радостно взволнованными.
Один из путешественников был японский коммерсант Ивасаки Токуро, второй — Маэяма Кендзо.
Пятая глава
1
Нина стояла на краю перрона. Последний вагон поезда исчез под виадуком Светланки. Вместе с ним исчезла Колина рука, махавшая фуражкой.
Провожавшие расходились: несколько женщин, группа офицеров, каули со своими рогульками. Дежурный по станции шел, разговаривая с хмурым господином в зеленом котелке, опоздавшим на поезд. Свистел тонко и отрывисто маневрировавший паровоз.
Нина пошла к бухте напрямик, через железнодорожные пути, через лаз в заборе, через пыльную пакгаузную улицу, мощенную булыжником. Все было как всегда. Из Гнилого Угла надвигался туман. Тоже обычный весенний туман.
Николай уехал в Действующую армию.
Как она, дочь офицера, относилась к войне? Она не пленялась ратными подвигами, военное дело казалось ей жестоким и бесчеловечным. Она была убеждена, что люди могут разрешать свои недоразумения не убивая друг друга. Но если б Николай не уехал, она ощутила бы и недоумение, и боль.
В последнее время она поняла, что хочет видеть его каждый день и работать с ним хочет
После войны Николай выйдет в отставку и поступит в университет. Он станет учителем или врачом. Они поселятся рядом и будут делать великое дело, просвещая народ, открывая ему правду… Конечно, несчастье в том, что Николай непременно хочет жениться. Нина ему каждый день доказывала, что, если девушка выйдет замуж, она потеряет не только самостоятельность, но и просто не сможет нести своих обязанностей как член общества. Самый хороший муж в конце концов скажет: «Милая, что же это такое, ты все занята посторонними делами, а как же я и наш дом?!»
После отъезда Логунова прошла неделя. Всего неделю назад сидел он на диване против окна. Зеленая ветка молодого ясеня, которую он держал в руке, — вот она, осталась!
Что делать с тоской по Николаю, с беспокойством о нем?
Через две недели после отъезда Логунова Нине стало ясно, что ей незачем оставаться во Владивостоке. Как ни важна ее работа в школе, как ни важно то дело, которое она делает, но разве ее место не там, где столько русских людей ввержено в жесточайшее страдание?
За вечерним чаем она сказала отцу:
— Папа, я прошу тебя помочь мне в одном очень важном деле.
Отец отложил номер газеты «Владивосток», придвинул стакан, отхлебнул и сказал осторожно:
— Ты ведь знаешь, я первый твой помощник.
— Папа, я поеду сестрой милосердия в Действующую армию.
Отец неопределенно кивнул головой. Мать воскликнула:
— Я так и знала! Чуяло мое сердце. Но одного я не понимаю: где твои принципы? Ведь ты выше всего ставишь свои принципы. Ты учительница! Зачем же ты хочешь бросить своих учеников? Ты всегда утверждала, что война — это преступление, зачем же ты стремишься на войну?
— Сонечка, — поморщился Нефедов, — она ведь в другом смысле стремится на войну… В том смысле, чтобы хоть немного, хоть в ничтожной доле, облегчить последствия этого преступления.
Нина посмотрела на отца с благодарностью.
— Я поступлю на курсы, поучусь, а потом поеду.
Нефедов допил залпом чай и сказал:
— Конечно, на курсы поступить нужно, но работать сестрой можно и в крепостном госпитале: раненые будут прибывать и сюда.
— Папа, я поеду в Маньчжурию!
— Она поедет в Маньчжурию, потому что в Маньчжурии — он.
— Мама, зачем ты так говоришь!
— Ты правдива, скажи: разве это не так?
Нина опустила глаза, потом подняла их, сказала тихо:
— Да, это так. Только это совсем не то, что ты думаешь!
— В свое время, Нина, мы все думали, что это совсем не то, а потом оказывалось, что это именно как раз то.
— Сонечка! — снова поморщился Нефедов. Он пил стакан за стаканом горячий чай и опять взялся за газету. — «Всеподданнейшие телеграммы Стесселя… Всеподданнейшие телеграммы Куропаткина, генерал-адъютанта. Дочь поедет в Действующую армию… Это закон жизни: отец и мать — здесь, он — там…»