На стороне подростка

Дольто Франсуаза

При Старом порядке [То есть до Великой французской революции.] четырнадцатилетняя девочка рассматривалась уже не как подросток, а как юная взрослая женщина, которая может быть выбрана для воспроизведения потомства. Но если суженые назначались друг другу очень рано (могли быть помолвлены с семи лет), то сексуальное общение между детьми не возбранялось.

Не надо забывать и XVII век, Фенелона с его «Телемахом». Приключения этого юноши, прошедшего посвящение у своего наставника, можно рассматривать как прообраз воспитательного романа.

У подростков воспитательного романа дружба стоит на первом месте. Она предшествует любви к женщине. Дружба с себе подобным, нечто вроде страстной привязанности, платонической, однако двусмысленной.

Любовь остается детским, неизменяющимся чувством. Сексуальность подростка колеблется между гомосексуализмом и гетеросексуальностью.

Монтерлан в «Утренней смене» говорит о Гермесе как о «боге отрочества, который также и бог сумерек». Монтерлан, Жид и Грин ввели в литературу гомосексуальные мотивы; интересно было бы выяснить, не переживали ли они подсознательную тоску по неокончившемуся отрочеству. В гомосексуалисте есть что-то вечно юное — это абсолютная любовь и нетерпимость к предательству. Это одинаково верно и для мужчин-гомосексуалистов, и для женщин-лесбиянок. Что вовсе не означает, будто все гетеросексуалы спокойно переносят, когда предают их чувства, но они приходят к взаимному соглашению, потому что для них есть нечто более важное — их общее творение. Творение, ставшее возможным благодаря встрече двух различных существ, пусть даже они в конце концов предадут друг друга. А гомосексуалист, если он натура артистическая, творит нечто символическое. В этом спасение для писателей, художников, музыкантов. Они творят плод художественный. Чувственности как плода любви творящей пары недостаточно, чтобы пара держалась. Пара — это прежде всего социальная группа. Общество же, признав развод, внесло смущение в эту форму отношений родственной ответственности и несколько скомпрометировало формирование гражданской ответственности. К девяти годам родители делают из ребенка человека, но еще не гражданина, до этого еще далеко. Когда ребенку полняется семь, супругам уже стоит труда решать свои разногласия с помощью влюбленных взглядов, как это было раньше. Родители все более отдаляются друг от друга. Если нет других детей, это их творение больше не служит фактором, удерживающим их друг возле друга. Возможно, они еще сами не до конца вышли из отрочества, оно все еще с ними, когда их старшему ис-полняется семь и он заявляет свое право на новое от-отрочество.

Было бы неправомерно изучать какой-либо возрастной срез изолированно, вне связи с теми людьми, с которыми постоянно живет объект изучения. И естественно, что дети, достигая возраста, когда они начинают отдаляться от родителей, сами воздействуют на окружающих, перенося на них тот психологический опыт, который в их возрасте пережили их родители. Родители, со своей стороны, тоже освобождаются от необходимости думать об отношениях с детьми. С того момента, когда ребенок больше не принимает своих родителей за абсолют, сами родители тоже освобождаются от обязанности быть абсолютом для своего ребенка, они снова как бы оказываются в отрочестве и становятся чем-то вроде моделей для своих детей, которые разрушили первоначальные отношения с папой-мамой и готовятся покинуть семью. И взрослые в этот момент вправе показать им, что они тоже живут не только семейными интересами, не замыкаются только на вопросах семьи. Наверно, в силу именно этих причин взрослые с такой опаской относятся к подросткам и проявляют к ним такую жестокость. Теперь, когда подростки не могут зарабатывать деньги, чтобы приносить их родителям, предоставляющим им кров и стол и понимающим или нет своих детей, они вынуждены продолжать жить с родителями в одном доме, и тут взрослые испытывают вторичное воздействие. В прежние времена, когда закон разрешал подросткам работать, если согласия с родителями не было, подростки могли от них уйти. Как ни мало могли подростки отвечать за себя, они ни для кого не были обузой. А сейчас защищаемые законом подростки не могут себя даже хоть как-то обеспечить. Отсюда угнетенность и растерянность, которые наносят вред психике подростка и подрывают равновесие в доме. Даже если родители ни за что на свете этого не хотят. К несчастью, очень часто в наше время взрослые указывают подросткам только на материальные ценности, получаемые в результате труда, не предлагая никаких идеалов, которые призывают к этому труду, И потому молодые так безоружны и незащищены.

Сейчас защищаемые законом подростки не могут себя хоть как-то обеспечить. Отсюда угнетенность и растерянность, которые наносят вред психике подростка и подрывают равновесие в доме.

Когда родители вновь впадают в отрочество, они кажутся хрупкими и беззащитными, и их ребенок-подросток впервые видит их таковыми. А уж этого-то он совсем от них и не ожидал. Он предпочел бы видеть своих родителей удовлетворенными своей сексуальной жизнью, имеющими общественный вес, людьми, которые знают, для чего живут. Ему хочется,

чтобы родители не занимались им слишком много, а были бы лишь расположены его выслушать, когда у него появится желание поговорить с ними. Важно, чтобы отец и мать хорошо делали свое дело, пусть даже подросток и говорит с улыбкой или доброжелательной снисходительностью: «Папаша у меня такой, прямо убивается на работе» или «Делать они ничего не делают, но вид у них такой, будто им и так хорошо в своей шкуре».

Сильнее всего заставляет подростка страдать такое положение вещей в семье, когда родители живут как их дети, да еще и соперничают с ними в этом. Это мир, вывернутый наизнанку. У нынешних мужчин подружки возраста собственных детей, а нынешним женщинам хочется нравиться приятелям своих сыновей, потому что они так и не вышли из отрочества. Они оказываются в ловушке у самих себя, отождествляя себя со своими детьми.

Гораздо раньше психоаналитиков романисты проанализировали отношения подростков ко времени, пространству, к истине, к любви.

От Гете до Томаса Манна немецкая литература предоставляет подросткам всевозможные варианты любви, однако они не реализуют их конкретным образом. Эти варианты могут реализоваться лишь в общении с теми, с кем сексуальностью в отношениях и не пахнет.

Любовь детей сначала к родителям, позднее к взрослым идеальна, потому что тело подростка не способно еще реализовать ее путем взаимного расходования физической энергии. Чрезвычайно страстная дружба подростка адресуется тем, с кем сексуальность в отношениях не предусмотрена.

Отношение ко времени запутанно и тревожно. Подросток отделяется от времени обычной ежедневной жизни ради переживания субъективного времени, которое сродни времени романному.

В сущности, жизнь подростка состоит из того, что Камю называл «решимостью жить». Он должен то и дело предпринимать все новые и новые попытки жить, как будто этот период отрочества может длиться вечно. Это сизифов труд, ибо сознание подростка пробирается по туннелю.

И подросток не знает, где туннель кончается. Время для него состоит из огромных радостей и огорчений, столь же частых, сколь и недолгих. Думаю, эти страдания и радости накладываются на постоянно живущие в душе подростка недовольство и досаду: его настроение колеблется между депрессией и экзальтацией, это постоянный фон. Это характерно для подросткового периода.

В древние времена умели смягчать душевную тревогу юных, определяя границы этого испытания конкретными обрядами посвящения. Посвящение имело целью разрушить одиночество подростка.

Это был переломный момент — вхождение в жизнь сообщества. Именно сообщество решало, когда наступает время инициации и с каких лет подросток может считаться мужчиной. Начиная с этого момента можно жениться, идти на войну, заниматься охотой. Все виды деятельности определены самим обществом во времени.

Далее будет видно, что в противовес привычному мнению инициация не бывала преждевременной. Обычно между четырнадцатью и шестнадцатью годами. Совет старейшин устанавливал разумные пределы. В двенадцать лет инициация не происходит никогда. Чаще всего в шестнадцать, иногда и позже.

Выбор возраста инициации зависит от экономических причин, от структуры общества; в соответствии с ними иногда лучше, чтобы она происходила позже, иногда — раньше.

В первых современных автобиографических романах, так же как и в воспитательном романе предыдущих веков, инициация не происходит без того, чтобы герой куда-то не уехал. Именно перемена места жизни или вынужденное заточение провоцируют освобождение. Инициация заменяется перемещением в иную обстановку (каникулы, лечение) или вынужденным заточением (интернат, больничная палата). Андре Вальтер, герой Жида, обречен на заточение в комнате из-за своего нездоровья, и именно это приводит его к писательству.

Таким образом, отрочество можно рассматривать как изгнание и как подготовку к завершению этого изгнания.

Для юных героев немецкой литературы эстетические ценности превалируют над моральными, философскими, политическими. Подросток страстно ищет социальных или эмоциональных контактов, в которых не было бы лжи. И разве оспаривают это школьники на вечеринке в романе Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи»?

Подросток, который много говорит, выдумывает, чтобы мистифицировать других, в конечном счете дает точный образ самого себя, он хочет защитить свое подлинное Я, пока такое уязвимое и неопределенное, что он не может еще выставить его напоказ. И тогда он укрывается за выдумкой.