На суше и на море
Шрифт:
Насупленный мэн [13] с двухдневной щетиной, в сапогах со шпорами-колесиками и замызганных потертых штанах с бахромой решительно встал с плетеного кресла-качалки, стоявшего на широком низком крыльце, и вышел на дорогу. На черной рубахе мэна блестели две серебряные звезды – соответственно на правом и на левом нагрудных карманах. Голову венчала франтоватая шляпа.
– Стоять, – повторил шериф, перегораживая им путь и засовывая большие пальцы рук за кожаный пояс в стальных заклепках. На бедрах шерифа болтались два кольта в расстегнутых кобурах.
13
Здесь:
Сивка с явным сомнением покосился на хозяина, намереваясь проехать дальше, но Илья, заинтересовавшись значками на груди представителя власти, слегка натянул повод.
Удовлетворенный послушанием визитеров, шериф слегка расслабился.
– Сдайте оружие, – мрачно потребовал он, жуя крепкими челюстями кусок смолы. Глаза блюстителя закона были холодными и колючими.
Задов криво усмехнулся. Илья не сводил глаз со значков. Батыр вздохнул, откинул назад правую полу своего стеганого халата, молниеносно извлек из-за седла «тулку» и протянул ее шерифу так, что дула двух стволов уперлись властному мэну в лоб.
– Ша! – развел руками шериф, демонстрируя неподдельное американское дружелюбие и врожденную способность к взаимопониманию. – Мое дело предложить.
Илья отпустил повод, и всадники тронулись дальше.
– Левка, – поинтересовался Муромец, когда они, не сговариваясь, спешились у салуна и накинули поводья на жердь коновязи. – Забыл я что-то: кто у нас значки собирает? Нестеров или Кузнецов?
– Оба, – радостно откликнулся Задов, щелкая предохранителем на браунинге. – Вернуться?
– Потом, – тяжко вздохнул Илья. – Сначала дело.
Батыр с сомнением поджал губы:
– В салуне?
– Ну не в церкви же, – резонно возразил Илья, заинтересовавшись распахивающими в обе стороны створками входной двери. – Хлипкая конструкция, но занятная. Оп-ля! Нет, ну надо же, что придумали, курвины внуки!
Пока заинтригованный Муромец пинал дверки, наслаждаясь их синхронным и несинхронным распахиванием, бек и Задов прошли в зал. Салун был практически пуст. В одном из углов спал, уткнувшись в стол, широкоплечий бородатый оборванец в соломенном сомбреро. В другом сидели и почему-то нервничали двое элегантных мужчин, судя по костюмам и лисьим мордам коммивояжеров. Еще парочка завсегдатаев в шляпах и со смит-вессонами нетерпеливо переминалась у стойки.
Бек уселся за свободный столик. Задов, непринужденно распихав завсегдатаев, влез между ними и швырнул на стойку золотой червонец.
– Три раза три по сто! – вежливо попросил Лева, изобразив самую умилительную улыбку из своего небогатого арсенала любезностей. – И еще три шницеля по-венски, жареной картошечки и… Бек, тебе как всегда?.. И полкило бастурмы.
Хозяин, крепкий, пожилой бармен, презрительно цыкнул слюной сквозь зубы на стойку, аккуратно протер ее замусоленной сальной тряпкой и переключился на стаканы.
– Любезный, – постукивая пальцами по дереву, вежливо попытался привлечь внимание Лева. – Я, кажется, сделал заказ.
Бармен зашарил под стойкой, извлек и положил у правой руки бейсбольную биту.
– Сегодня церковный праздник, – тихо дохнул перегаром в Левино ухо один из завсегдатаев салуна. – С девяти утра отпускают. Не раньше.
–
В ответ на Левино признание бармен опять зашарил под прилавком и поменял биту на винчестер.
Лева призадумался, но в этот момент за столиком бека шарахнул выстрел. Над головой бармена что-то громыхнуло, посыпались осколки, и стоявших у стойки забрызгало дешевым, вонючим виски. Завсегдатаи шарахнулись в сторону, коммивояжеры нервно вздрогнули, а спящий в дальнем углу забулдыга даже не шелохнулся.
– Пся крев! [14] – заорал бармен, щелкая затвором винчестера. – Матка боска! [15]
14
Старое польское ругательство.
15
Старое польское присловье.
– Звиняйте, пан, – приблизился к стойке бек, не выпуская из рук двуствольную «тулочку»-вертикалку, из нижнего ствола которой вился дымок. – Ласково просимо, звиняйте. Пше прошу пана. Не надо злиться [16] .
Бармен от неожиданности забыл про взведенный винчестер и выпучил изумленные глаза:
– Земляки, что ли?
Батыр прищурил и без того узенькие глазки и, не опуская ружье, несколько раз приветственно махнул левой полой халата. Потом вежливо, но с достоинством представился:
16
Бек говорит на диалекте восточно-польской диаспоры, распространенном на территории «Земли-118».
– Пан Батырбековски. Не земляк, врать не стану, но шляхтич. Мой кореш лепший, пан Дзержинский, утверждает, что я шляхтич околичный, но ужас какой родовитый. Мой герб – верблюжье копыто на золотом поле, попирающее сломанную нагайку. Вверху, на лазоревом поле, два рога. Крест-накрест. Герб обвит венком из лавровых листьев пополам с перекати-поле.
– Пан Пшимановски. Из рода Драгомиров, – представился бармен, озадаченно потирая подбородок. – Это какой Дзержински? Воевода из Лодзи или лекарь из Кракова?
– Лекарь? – всерьез обиделся бек, со значением, но в то же время небрежно делая рукой какой-то знак. – Пан Дзержинский – чекист. Из иезуитов.
– Иезус Мария! – шарахнул крепким кулаком по стойке Пшимановский. – Влада, дочура, выйди к нам! Наши в городе!
Из-за боковой двери за стойкой в зал выглянула, а потом и выпорхнула белокурая девушка лет восемнадцати. Одета она была довольно скромно, но со вкусом. Пышные волосы выбивались из-под изящной черной ковбойской шляпы, украшенной серебряной брошью. Обтягивающие темные замшевые брюки были заправлены в новенькие сверкающие полусапожки с отворотами, расшитыми индейскими узорами. Поверх тончайшей белой батистовой рубашки была небрежно накинута тонкая кожаная куртка-безрукавка. Рукава заменяли тоненькие ленточки кожаной бахромы. Изящный костюм дополнял шитый серебром пояс с кольтом.