На суше и на море
Шрифт:
Лучше бы она не спрашивала.
Семь с половиной минут Петруха перечислял свои болезни, начиная с писания в штаны в ясельном возрасте и кончая штыковой раной в живот, которую он скромно и лаконично назвал открытым проникающим ранением, нанесенным колющим предметом конусообразной формы с четырьмя гранями в верхнюю долю брюшной полости с последующим выходом через правую полупопу, минуя (тут Петруха перечислил все виды своих кишок и иных внутренних органов), с последующим обильным кровотечением и экстренными реанимационными мероприятиями. Уф!
Санконтролерша, давно забыв свой вопрос,
Последней была табличка «Контроль пограничный».
Стройная невысокая девушка лет двадцати пяти, с длинными волосами под зеленой фуражкой, в форменной рубашке, весело, но внимательно изучила документы, чему-то криво усмехнулась, проставила в липовых паспортах печать и вернула бумаги.
Баранов положил на стойку шоколадку и покинул страшную комнату, увлекая за собой Петруху, пославшего контролершам один воздушный поцелуй на всех.
Когда дверь за ними захлопнулась, девушка сняла фуражку и набрала какой-то номер на черном эбонитовом телефонном аппарате.
– Слушаю, – заинтересованно спросили на том конце линии.
– Контроль миновали Баранов и Филиппов. Все благополучно.
– Взятки?
– Баранов: колбаса докторская – один килограмм двести граммов; косметика «Кристиан Диор», польская, один комплект, цена – пять злотых и семь грошей; шоколадка швейцарская, соевая, сделано в Укляндии. Филиппов: воздушный поцелуй. Да, товарищ полковник, гражданин Филиппов очень нервничает. Не исключена аэрофобия.
– Вас понял. Так, теперь по контрабанде. Шоколадку употребить, парфюмерию – на ваше усмотрение. А колбасу – в урну. Слышите, девчонки? В урну! Гнилая она. По оперативным данным, Баранов ее еще пять лет назад купил.
Контролерши закрыли двери на мощные чугунные засовы, извлекли самовар и уселись жаловаться друг другу на мизерную зарплату, бездельников-мужей и шалопаев-детишек.
Самолет авиакомпании «Боинг», следовавший из Нью-Йорка в Токио транзитом через Амстердам и Владивосток, оказался допотопным Ту. Натужный рев двигателей, давно уже выработавших свой ресурс, располагал к покою. Пассажиры, в основном западные туристы, мирно дремали в просторных креслах антикварного салона, обшитого карельской березой. Бек, укрывшись полой халата, безмятежно спал, Нестеров щелкал плеером, а Баранов, так и не купивший ничего из запланированных обновок, подсчитывал на калькуляторе сэкономленные средства, мысленно составляя смету расходов.
Что касается Петрухи, то он боялся. Петруха ненавидел самолеты. Он летел впервые в жизни, но уже ненавидел гражданскую авиацию сильнее, чем всю нечисть мира, вместе взятую. При одной только мысли, что под тонким слоем алюминия и пластика под ним уютно располагаются десять тысяч метров высоты, с которой ему – а в этом он не сомневался – предстоит упасть, Петрухе становилось все хуже и хуже.
Наконец Петруха не выдержал.
– Товарищ штабс-капитан!
Нестеров благосклонно перевел затуманенный взор на коллегу.
– Товарищ штабс-капитан! Вот вы ас…
Нестеров самодовольно ухмыльнулся. Петруха продолжал:
– Вот скажите, почему самолет летит? Он же железный и стеклянный, он упасть должен обязательно!
Нестеров с интересом огляделся по сторонам, постучал по иллюминатору, кивнул и задумался. Думал он недолго, но Петруха успел вспотеть. Наконец Нестеров покровительственно улыбнулся:
– Аэропланы, Петруха, летят, пока большинство пассажиров верит, что они не упадут. Так что спи спокойно, парень: дураков на свете хватает.
Петруха минуту молчал, переваривая услышанное. Потом робко поинтересовался:
– А вы?
– Что «вы»? – удивился ас.
– Ну вот вы… Вы сами верите, что он не упадет?
Нестеров ядовито осведомился:
– Я похож на идиота?
Петруха хотел было машинально кивнуть, но вовремя спохватился.
– То-то! – усмехнулся ас и все-таки сжалился над несчастным товарищем. – Не боись, дружище! Во-первых, если мы будем падать, то у тебя будет возможность поорать от души. А во-вторых, если в последний момент падения ты сильно-сильно подпрыгнешь, то у тебя будет шанс. Еще коньяк помогает.
Петруха мысленно прорепетировал свое подпрыгивание, слегка успокоился, глотнул коньяку из фляжки Нестерова и, на всякий случай, разбудил бека.
Батыр спросонья грязно выругался по-казахски с финским акцентом и непонимающе уставился на Филиппова.
– …Во что верю?
– В то, что мы не упадем, верите? – с трогательной надеждой уточнил Петруха, преданно заглядывая в осоловевшие со сна раскосые глазки батыра.
– Нет, – отрезал бек, повернулся на другой бок и захрапел.
Петруха снова заскучал, но тут события в самолете стали развиваться с немыслимой скоростью.
Для начала стюардессы забегали по салону в ускоренном темпе, принявшись ни с того ни с сего успокаивать насторожившихся пассажиров.
Потом из кабины летчиков донеслось два сухих, приглушенных дверью, выстрела. Спустя минуту дверь открылась, и на пороге показался высокий блондин в форме авиакомпании «Боинг» с одним пистолетом в правой руке и двумя – в левой.
– Самолет захвачен, – спокойно прокомментировал он ситуацию. – Всем оставаться на своих местах.
Блондин тут же протянул пистолеты двум здоровякам в первом ряду, и те, передернув затворы, вскочили на ноги и развернулись лицом к салону.
– Пардон, – осведомился у главаря террористов какой-то старикашка-француз в канотье. – Можно ли ознакомиться с вашими требованиями?
– Одну минуту. – Летчик заглянул в кабину и, убедившись, что автопилот со скрипом, но работает, вернулся в салон. – Мы, представители единственно свободной страны мира, требуем, чтобы все остальные государства признали наше право решать за них, что такое настоящая свобода. Вы удовлетворены?
Старичок попытался было вступить в дискуссию, но дуло пистолета под носом заставило его замолчать.