На Свободе . Беседы у микрофона. 1972-1979
Шрифт:
Коллективизированная земля, какая-то неконкретно и абстрактно «всеобщая наша», не могла не стать для людей просто чужой. Мачехой. А работа на ней — проклятьем. При каждом пахаре, при каждом сеятеле ставить милиционера с пистолетом, что ли, чтоб работали без халтуры? Вот мой дед и бабка, трудясь на крохотном огороде возле хаты в несколько соток, поливали его потом без приказа, без призыва, без решений съездов по аграрным вопросам — и выращивали столько, сколько тут же, за оградой, на колхозной земле, и с целого гектара не собирали. Это знаменательное зрелище — сравнение приусадебных соток и такого же количества соток колхозных. Вот вам — по жизни
Нет, у авторов и хранителей советской абсурдной «аграрной» схемы есть Гималаи софизмов и цитат в пользу схемы. И главное: великие основатели сказали, что гора придет к Магомету. Значит, должна прийти. Сорок пять лет ждем — не идет. Это ничего не значит. Должна. Уже просто любопытно становится: сколько же еще лет ждать-то? И основатели умерли, не дождавшись, и продолжатели состарились. Поддерживаем себя инъекциями «все-таки достижений». Соберется урожай не вдесятеро, а лишь всемеро меньше, чем на приусадебном огороде, — крику-то, торжества, рапортов! С горы камень скатился — движется, значит, гора.
Я так, в порядке фантастической абстракции, думаю: если бы вместо всей той — кровавой и голодоморной — коллективизации просто оставили бы тогда людей в покое, а? Или такая шутка: поставили бы комиссаром земледелия, без малейшего вмешательства, однако, в дела — ну, скажем, мою крестьянку-бабушку, или дядьку Никиту, или тетку Марию из села Литвиновки, — какое бы было в стране действительно изобилие. Не знали бы, куда девать, на какие рынки продать. Но мы так привыкли к тому, что жизнь постоянно гнется в бараний рог и насилуется всеми разными властями и бесконечно самоуверенными утопистами, что такое предположение действительно выглядит фантастичным уж прямо до неприличия.
Но в таком случае все что угодно — при отсутствии мудрости и достаточной самоуверенности — можно объявить великой целью. Например, всеобщее переселение на Марс ради оздоровления человечества, да! Или — зачем так далеко? — всеобщий запрет говорить, ибо кто-то докажет, что слово — зло. Всеобщее питание одной кукурузой, ибо кто-то докажет, что только кукуруза — добро. Всемирное «грабь награбленное», ибо это уж точно — святое дело, ангельское дело.
Жизнь, как многообразный и воистину необъятный океан, к раздражению утопистов, все-таки никак не входит ни в какие их формулы, ни в какие их схемы, а они обвиняют да судят кого угодно и что угодно, вместо того чтобы над собойзадуматься.
27 апреля 1974.
Цензура
Латинское слово «цензура» пошло от древних римлян. Означает «наблюдение», «присматривание» за чем-то. Цензор — это блюститель. Например, мой дед Федор Власович считал, что от книжек только порча глаз и потеря времени, и на свою дочку (мою мать) кричал: «Сейчас же перестань читать книжку! Делом займись!», то есть в нашей хате — можно так сказать — он был главный цензор.
История деятельности Ленина и партии большевиков до 1917 года вся проходит под знаком борьбы с цензурой. Из-за цензуры газета «Искра» не могла печататься в России, а тайно провозилась из-за границы с разными ухищрениями вроде чемоданов с двойным дном, печаталась на самой тонкой, почти папиросной бумаге. Об этом всегда восторженно рассказывалось в советских учебниках истории, как и о множестве подпольных типографий, устраивавшихся иногда очень остроумно — со входом,
Для людей постарше это все — хрестоматийные вещи. Но для молодого сегодняшнего поколения в СССР это уже становится неизвестным. В новых учебниках о борьбе большевиков против цензуры за свободу слова более восторженно не рассказывается. Даже в энный раз пересмотренная и переработанная сегодняшняя «История КПСС» об этом ничего не говорит. Настолько любопытный факт, что поневоле возникает вопрос: с чего бы это?
Гм, помилуйте, в таком случае в «Истории КПСС» надо пересмотреть и затушевать еще ряд вещей. Молодому поколению, следуя той же логике, вряд ли стоит рассказывать, что превращение дореволюционной России в индустриальную страну (цитирую) «как и всюду, происходило путем усиления эксплуатации трудящихся. За цифрами роста фабрик и заводов, строительства железных дорог… скрывались горе народа, его слезы и кровь»… Да.
Процитирую еще такие мысли: «Подневольный крепостной труд был малопроизводительным, а основанное на таком труде сельское хозяйство очень отсталым». «Горькой была доля крестьянина. В невероятно тяжелых условиях жили и рабочие… Нищенской заработной платы едва хватало на скудное пропитание. Но и этот ничтожный заработок всячески урезывался». «Широко применялся труд женщин». «Народ в России не имел никаких политических прав. Нельзя было свободно собираться, высказывать свои мнения и предъявлять требования, свободно объединяться в союзы и организации, свободно издавать газеты, журналы, книги». Так.
Но если борьба революционеров против цензуры, за свободу слова из «Истории КПСС» убрана, то этоуж, пожалуй, следовало убрать еще прежде. Вернемся к цензуре.
В свое время Ленин определил, в каком положении будет находиться печатное слово после победы революции (цитирую):
Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся.
Эти ленинские слова я, помню, изучал еще в школе. Все школьники также знают два первых декрета — «О мире» и «О земле», принятые в день переворота 25 октября, по-новому стилю 7 ноября 1917 года. Помню, мне, школьнику, как-то была досадна эта цифра «два». Для идеальной картины хорошо было бы «три» — четкая эффектная законченность. Бог троицу любит. Кроме мира (которого революция не принесла) и земли (которой она так и не дала в конечном счете), что следующее было таким важным, что подлежало немедленному декретированию в первую очередь? К вашему сведению, печатное слово. Но об этом уже не говорится ни в «Истории КПСС», ни в других учебниках. Пришедшая эра свободной литературы ознаменовалась декретом «О печати», изданным Советом народных комиссаров 9 ноября 1917 года, по этому декрету немедленно запрещались (да, я не оговариваюсь, не «провозглашались», не «разрешались», а именно «запрещались» — с этого начали победившие борцы за свободу слова), итак, запрещались органы печати (цитирую текст декрета):