На тихой улице
Шрифт:
— О чем вы будете говорить, обо мне? — прямо спросил мальчик. — Я, бабушка, тебя не просил… Зачем ты все ходишь и просишь? Зачем?
— А я не хожу и не прошу. Откуда ты взял такое? — спокойно возразила Анна Васильевна. — Уймись-ка, дружок.
— Коля… — тихо окликнула мальчика Лена. — Очень хорошо, что ты пришел. Вот мы сейчас вместе и подумаем, как тебе дальше жить. Ведь нужно, нужно над этим крепко подумать. Согласен?
— Мы с вами, Елена Михайловна, уже разговаривали, — хмуро сказал Быстров. — И классная руководительница тоже со мной разговаривала.
— И даже в суд на тебя заявление подали, — с интересом глядя на мальчика, сказал Алексей.
— И это… — Коля хотел что-то добавить, но раздумал и только с ожесточением передернул плечами — мне, мол, теперь все равно.
— А ты не заносись, парень, — сказал Алексей. — Все разговаривали. Всё было. Значит, мало разговаривали, плохо разговаривали, если ты ничего не понял.
— Вот и вы тоже… — тихо произнес Коля.
— Вот и я тоже, — кивнул Алексей, — поговорить с тобой решил.
— Так ведь и с вами мы уже разговаривали, — усмехнулся мальчик. — Помните, во дворе.
— Нет, брат, — сказал Алексей, — с тобой у нас разговор только начинается… — Он взял со стола портрет моряка: — Твой отец?
— Мой. Погиб он.
— Герой Советского Союза, — сказала Лена.
— Советский моряк, отдавший жизнь за Родину, герой… — с уважением произнес Алексей и снова вспомнил о своем отце.
«Вот и еще один сын солдата, — подумал он. — А не потому ли так заинтересовала меня история этого мальчика, что в его судьбе есть много общего с моей собственной?..»
И тут же решил ни в чем не давать поблажки этому упрямому парню, который сразу и крепко пришелся ему по сердцу.
— А сын? — строго сказал он. — Похоже на то, что сын задался целью опозорить славное имя своего отца.
— Вы моего отца не задевайте! — вспыхнул мальчик.
— Я-то его не задеваю, Коля.
— А я!.. — вдруг крикнул Коля. — Я не могу здесь больше жить! Я все равно убегу! Я…
Голос мальчика осекся. В комнату, удивленно оглядываясь, быстро вошла Лидия Андреевна.
— Что тут у вас? — Она кинулась к сыну, положила свою мягкую руку ему на голову. — Что с тобой, Коленька?
Но сын отстранился от матери, лицо его приняло замкнутое выражение, недобрым огоньком загорелись устремленные на дверь глаза.
В дверях стоял отчим. Даже сейчас, едва лишь войдя в комнату, первыми своими собранными движениями, поворотом головы, взглядом — всем своим обликом он сразу же как бы спешил заявить присутствующим о самом в себе главном: перед вами-де человек порядочный, корректный, воспитанный, человек, привыкший к уважению и приязни.
— Лида… — сказал Титов с укоризной в голосе. — Ну, успокойся… А тебе, Коля, надо наконец научиться себя сдерживать. — Он подошел к Лене. — Здравствуйте, Елена Михайловна, — любезно поклонился он девушке. — Вижу, вижу, задал вам наш Николай работу…
— Я не ваш! — крикнул Коля. — Не ваш!
— Коля! — умоляюще посмотрела на него
— Вот, вот так мы и живем, — ни к кому не обращаясь, громко и с осуждением сказала Анна Васильевна. — Так и живем — в мире да дружбе.
— Но что же делать? Что же делать? — быстро спросил Титов. — Николай, — сказал он торжественно, с надеждой глядя на пасынка, — пойми же ты меня…
Мальчик не стал его слушать. Высвободившись из рук матери, он пошел к дверям.
Титов хотел удержать его, но Коля захлопнул за собой дверь.
— Враг… Мальчик видит во мне врага… — удрученно произнес Дмитрий Алексеевич, и, возможно, только теперь со всей серьезностью дошла до его сознания эта печальная истина: «Мальчик видит во мне врага…»
— А как это случилось? — спросил Алексей. — Как могло случиться такое в вашей семье? — Он протянул руку шагнувшему к нему навстречу Титову: — Кузнецов. Народный судья.
— Так, — устало сказал Титов. — Вот и суд, вот уже и суд. — Заметным усилием он заставил себя выпрямиться и, снова суховатый, подтянутый, представился Кузнецову: — Дмитрий Алексеевич Титов. — Помолчав, он подошел к жене, стал рядом с нею, потом, точно обращаясь с вопросом к самому себе, повторил слова Кузнецова: — Да, так как же могло такое случиться? — И раздельно: — Как же… могло… — И вдруг растерянно: — Не знаю, не знаю! Я пытался заменить мальчику отца. Мне казалось, что мой жизненный опыт поможет мне найти с ним общий язык, но…
— Простите, Дмитрий Алексеевич, но этого-то и не произошло, — сказала Лена. — Думаю, что где-то на первых же шагах ваших отношений с сыном… Ведь он же сын для вас?
— Сын? Да, я хотел бы, чтобы это было так.
— Так вот, на первых же шагах вы чем-то оттолкнули от себя мальчика.
— Но чем, чем?
— Насколько я могу судить… — Лена в замешательстве взглянула на мать Николая.
— Говорите, Елена Михайловна, говорите, — тихо произнесла та.
— Хорошо, я скажу, Лидия Андреевна. Очень трудно касаться всего этого мне, человеку постороннему, но не сказать еще трудней. — Лена поднялась с дивана, и в маленькой комнате теперь стояли уже все, кроме старой бабушки, стояли прямо, в напряженных позах всерьез взволнованных людей. — Сдается мне, Дмитрий Алексеевич, — продолжала Лена, — что вы не сумели стать великодушным, широким в своих отношениях с Колей. Вы не сумели понять значения для мальчика всего, что связано у него с именем отца. А главная цель его жизни, как мне думается, — это стремление подражать отцу, это мечта стать таким же, как он. Ну, а вы? Вы от чистого сердца — убеждена, что от чистого сердца, — предложили мальчику взамен погибшего отца себя. Понять вас можно: это так по-мужски — не суметь увидеть, что Коля далеко еще не принял вас, что он ежечасно, ежеминутно сравнивает вас с тем, настоящим своим отцом; это так по-мужски — замкнуться в своем эгоистическом желании стать первым в семье, куда только лишь пришел, постараться забыть о своем предшественнике… Но Коля не забыл отца. Не мог забыть, как не мог простить вам того, что вы толкали его на это…