На той стороне
Шрифт:
"Спи, мой хороший", – тихо произнесла девушка и коснулась пальцами его глаз. Теряя ощущение реальности, Елисей увидел, как к ним направляется огромный бурый медведь. Подойдя вплотную к незнакомке, он ткнулся чёрным носом в её ладонь. Мир в глазах Елисея заволокла серая пелена забытья.
***
Что было с Елисеем потом и было ли вообще что-то, его память сокрыла от него. Однажды он открыл глаза и понял, что лежит на краю леса. Совсем близко виднелись крыши деревенских домов. Одет в одёжу свою, всё чистое, а на руке левой откуда-то шнурок взялся. Тонкая кожаная плетёнка, на узел завязанная. Что шнурок не его, Елисей знал точно. И на время решил оставить всё как
Лёгкое воспоминание о прекрасной незнакомке мелькнуло вскользь, и Елисей решил, что это было бредовым видением.
Он положил руки на своё лицо и понял, что его мир больше никогда не станет прежним. Кожа местами потеряла чувствительность, бугры шрамов изуродовали большую часть лица.
Первым желанием Елисея было убежать обратно в лес. От этого поступка его отговорила собственная совесть, напомнив, что там, в деревенском доме, осталась баба Нюра. Старушка наверняка почернела от горя, понимая, что её единственная опора сгинула в густых лесах.
Пройдя задними дворами, парень вошёл в свой дом. Баба Нюра стояла на коленях перед образами и, часто крестясь, читала молитвы.
Обернувшись на шум и увидев любимого внука живым, старушка завыла и кинулась к Елисею. Та ночь была очень долгой! Селя рассказал всё, что с ним случилось. И про встреченных каторжных, и про вспышку, изуродовавшую его лицо, и про мелькнувший образ незнакомки.
Баба Нюра сказала, что дома внука не было около двух недель. И она уже потеряла всякую надежду на его возвращение.
Спустя неделю заметил Елисей, что рука, на которой шнурок висел, иногда словно огненной становится. И ещё когда от людей подальше в леса да поля шёл, глянет на травку какую, а в голове будто мысли сами в слова складываются. И вот он уже знает, для чего какая травка да былинка надобна, какие хвори лечит. Про эти свои мысли он только бабе Нюре рассказал.
– Помяни мои слова, Селюшка, – задумчиво произнесла старушка, – девица та, что из лесу, не видением вовсе была. А сама Дарушка тебя спасла, да вместо красоты человеческой наградила тебя умением тайным. Да смотри, Селя – Дарушка добра, но справедлива, её дар только во благо используй. А то, не ровен час, спросит с тебя, и не дай Бог тебе ответить ей нечем будет.
С того времени прошло четыре года. Парень с болью в груди вспоминал первые дни своего возвращения в деревню. Охающие бабы плакали, видя изуродованное лицо. Мужики старательно делали вид, что внешность не главное. Главное то, что живой вернулся. И только в жалеющем взгляде молодых девок, которые раньше сами бегали за Елисеем, он видел своё настоящее состояние.
Впрочем, со временем жалость из людских взглядов ушла, сменившись привыканием к его новому облику.
Щедрость души с лихвой заменяла физическое уродство. На людях Елисей старался быть прежним, всё тем же рукастым и весёлым парнем. И только оставшись один на один с собой, впадал в отчаяние и допускал в голову мысли о самоубийстве. На этом свете его держала лишь бабуля. Парень прекрасно понимал, что его будущее – это одиночество. Ни одна девушка не захочет связать свою жизнь с уродом. А жить с человеком, зная, что он с тобой лишь из-за жалости либо от безысходности, было бы для Елисея унизительным.
Вот и сейчас, стоя на краю топи, парень размышлял о своей жизни.
Из раздумий его вывел странный звук. Будто рядом кто-то тихонько подвывал, так тоненько
– Здравствуй, Елисей, – поздоровались она.
– Здравствуй, тётка Наталья, – ответил он. – Не сочти, что не в своё дело лезу, но уж больно жалобно ты плакала. Стряслось что?
И вновь заплакала Наталья, руками лицо закрыла, на колени повалилась и подвывать стала.
– Ох, стряслось, милый, – сквозь слёзы начала она, – Петька мой совсем плохой. Давеча топором себе ногу повредил. В больничку ездили, зашил доктор да сказал, что всё хорошо будет. А оно вон как: гниёт нога, почернела вся. Снова в больницу поехали, поохал врач да сказал, что, видать, занесли заразу какую. Резать ногу надобноооо, – завыла женщина. – Как в хозяйстве-то без ноги? У нас ведь детей пятеро. Пётр в уныние впал, не разговаривает со мной; вот я и бегаю сюда, чтоб страх свой выплакать – при нём-то, дома, не позволяю себе.
– Не реви, тётка Наталья, – опустившись на колени рядом с женщиной, сказал Елисей. – Ты домой иди, а к вечеру я приду и покумекаем, что сделать можно.
– Да что ты, милок, – грустно улыбнулась Наталья, – доктор не помог, разве ж ты чем поможешь?
– А ты не думай о том, что я могу, а что нет. Да попрошу тебя, тётка Наталья: не сказывай никому о нашем разговоре.
Сидит баба во мху влажном на коленях, смотрит на Елисея и молчит. Ведь сызмальства его знала. Никогда косо на людей не смотрел, и поселилась в её сердце надежда. Сама не знала почему, но поверила она парню и на душе так тихо, спокойно от его взгляда сделалось. Утёрла слёзы руками, поднялась да пошла домой к мужу, к детям.
Наталья из виду скрылась, а Елисей сидит на земле и сам не поймёт, что это было. Зачем подошёл, с чего решил, что помочь сможет? Дал надежду, а в силах ли будет её оправдать? И вдруг почувствовал он, что шнурок на запястье сжимается. Будто взял его кто за руку и повёл. По лесу бродит, под ноги себе смотрит, а чего ищет, сам не понимает. И решил Елисей не противиться этому состоянию. Пока по лесу бродил, полные карманы себе травы всякой напихал. А душа всё одно тянет куда-то. Шёл-шёл да и вышел к ручью лесному. Понимает, что воды родниковой зачерпнуть надо, а нечем. Достал ножик, срезал с берёзы кусок бересты да соорудил туесок небольшой на скорую руку. Набрал воды и домой пошёл.
В избу не стал заходить, завернул сразу к бане. С вечера хоть почти и остыла банька, а всё одно камни в каменке тёплые.
Выложил Елисей траву на камни, чтоб повялилась да помягче стала. Сам диву даётся, откуда знает, что делать надо. Воду с туеска с ковш перелил и на полок поставил. Сходил в дом, забрал у бабули ступку деревянную, в которой она травы толкла, миску глиняную, свечку и в бане закрылся.
Хорошо в бане пахнет: теплом да веником дубовым. Затеплил парень свечку, разложил перед собой травы; руки словно сами собой двигаются. Не подряд травы выбирает, а в последовательности. Одну с другой толчёт, третью подсыпает. Водицы родниковой добавит и долгонечко смесь перемешивает. А как почувствовал, что ослабла хватка шнурка на запястье, так и вовсе остановился. Знать, готово лекарство. Положил Елисей всё в миску глиняную и вышел из бани. На улице уж вечерело, со стороны леса тьма ночная к деревне подступалась. Подошёл он к дому Натальи, вызвал хозяйку и передал ей миску с наказом два раза в день к больному месту прикладывать, а смывать смесь нужно только водой, что с лесного источника.