На уроках сценарного мастерства. Том 1
Шрифт:
На сцене был выстроен почти настоящий класс и стояли настоящие парты. Двое друзей в школьной форме – блондин и брюнет – вели диалог.
– Не понимаю, – говорил брюнет. – И не хочу понимать. Ты же лучший математик в школе. Ты должен поступать в институт.
– Я не могу, – печально отвечал блондин. – Мама болеет, две сестренки, их надо кормить и учить. Мне придется идти работать.
– А почему бы не пойти работать сестрам? – спрашивал брюнет. – Здоровые уже девицы. Учатся плохо, да и не хотят учиться. Они замуж хотят. А ты потеряешь несколько лет. А для математики нужны молодые мозги. У меня тоже
– Есть еще одно обстоятельство, – печально сказал блондин. – Ты же знаешь, я дружу с Антониной.
– Ну и дружи на здоровье, – сказал брюнет.
– Но дело в том, что она беременна, – сказал блондин.
– Ну и что? – удивился брюнет.
– Она беременна от меня, – сказал блондин. – Она родит через полгода. Какая же учеба с маленьким ребенком?
– Пусть сделает аборт, – сказал брюнет.
– Как можно! – сказал блондин. – Врачи говорят, что если прервать первую беременность, то у нее может никогда не быть детей. Так что выхода у меня пока нет. Ты уезжай поступать, а я останусь.
– Ну и дурак, – сказал брюнет.
– Какой уж есть, – печально ответил блондин. – Извини, но я не могу бросить мать, сестер и Антонину.
– Значит, ты предпочитаешь бросить математику? – спросил брюнет.
Блондин молчал. Заиграла печальная музыка, занавес начал закрываться, в зале вспыхнул свет, и женщины, не ожидая, когда закончатся аплодисменты, бросились во главе с Венькой Ильиным к выходу, чтобы успеть занять очередь в буфете.
Их усилия увенчались успехом, они были первыми, а учительницы и модистка – одними из последних, потому что, наверное, считали, что неприлично бежать опрометью через фойе к буфету. Ну, если вы такие совестливые, постойте.
Полина взяла себе пирожное и лимонад, а Тихомирову пиво и бутерброд с колбасой. Но Тихомиров тоже протянул деньги буфетчице и попросил:
– Четыре ситро и четыре пирожных.
– Ты чего это? – не поняла Полина.
Тихомиров молча составил бутылки на свободном столике и пригласил учительниц и модистку. Учительницы благодарно улыбнулись ему, модистка улыбнулась тоже, одна из учительниц начала было доставать деньги, но Тихомиров остановил ее жестом. Пожелав им приятного аппетита, он вернулся к Полине. За их столиком сидели Пехов с женой.
– Учительницам ладно, но ей-то за что? – спросила Полина.
– Не обеднеешь, – спокойно сказал Тихомиров.
– Да разве в деньгах дело! – задохнулась от ярости Полина. – Если хочешь знать, я могу всем в этом театре купить лимонада и пирожных.
– Всем не надо, – остановил ее порыв Тихомиров.
– Всем, значит, не надо, а ей надо? – уже дрожащим от обиды голосом говорила Полина. – За что же ты меня при всех позоришь?
– А мы сейчас это ситро на ее рыжие патлы выльем, – предложила жена Пехова.
– Не советую, – сказал Тихомиров.
– А что ты ее защищаешь? – начала заводиться жена Пехова. – Может, его эстафету решил принять. – Она кивнула на мужа.
– Молчи! – вдруг почти выкрикнул Пехов.
Присутствующие
– Спокойно, – предупредил Тихомиров. – Дома поговорим.
Теперь на сцене был большой роскошный кабинет. За большим столом в модном костюме сидел брюнет и отдавал приказания. Он говорил по селектору, отвечал по телефонам, к нему входили люди, брюнет подписывал бумаги, а с краю длинного стола заседаний тихо сидел блондин в скромном костюме и ждал, когда освободится брюнет. Наконец брюнет сказал секретарше:
– Ни с кем не соединять, никого не пускать.
– Сейчас должны шведы приехать, – напомнила секретарша.
– Пусть ими пока займется мой заместитель, – сказал брюнет и подсел к блондину. – Извини. Расскажи, как на родине-то.
– Все хорошо, – сказал блондин. – Тобой все гордятся.
– А как у тебя? – спрашивал брюнет. – Как сын, как дочь?
– Сын шофером работает, дочь швеей на фабрике. Я все так же бухгалтером на рембазе.
– Давай откровенно, – сказал брюнет. – Ты же проиграл жизнь. Ведь бухгалтером на рембазе мог работать любой, а ты ведь был блестящим математиком. Я же тебе в подметки не годился, а видишь: руковожу крупнейшим заводом. Кому были нужны твои жертвы? Кому? С Антониной ты разошелся и женился на другой. Матери ты мог бы помогать даже больше, если бы выучился, потому что заработок ученого и бухгалтера не сравнишь. Конечно, надо думать о других, но еще надо идти и к своей цели. У человека должна быть мечта. И никто не вправе требовать, чтобы мечту приносили в жертву, потому что это кому-то удобно.
Брюнет говорил это с пафосом и в зале зааплодировали.
…Потом актеры выходили кланяться, их приветствовали аплодисментами. Актеры тоже начали аплодировать, и из зала поднялся наконец толстый лысый мужчина, раскланялся и взмахом руки поднял в зале молодого парня. Тот тоже вышел на сцену и неумело поклонился.
– Это автор, – прокомментировала сидевшая позади Тихомирова девушка.
– Он в нашем пединституте учился, – пояснил молодой человек девушке. – На три курса старше меня.
– Окончил или выгнали? – посмеиваясь, спросила девушка.
– Окончил, вроде, – сказал парень.
– Тогда не гений, – посмеиваясь сказала девушка. – Гениев обычно выгоняют за неуспеваемость.
Автобус мчался сквозь ночь. Изредка светились окна в деревенских домах, одно-два на всю деревню.
– Барахляный спектакль, – сказал вдруг Венька Ильин. – Все хотят учиться. А кто же на земле работать будет? А этот, с животом, еще доказывает: плюй на всех и иди учись. Скоро и плюнуть будет не на кого. Плюнешь и в начальника попадешь. Все выучились.
Но Ильина не поддержали. Многие уже спали, только на задних сиденьях спорили учительницы. От них доносились слова: «концепция», «сверхзадача», «доминанта»…
Днем Тихомиров, Пехов, Лаптев, Венька Ильин – все члены звена работали в ремонтных мастерских. Во дворе была выстроена отремонтированная уже колхозная техника: комбайны, колесные и гусеничные тракторы, копнитель, плуги, сенокосилки. Техника сияла в свете заходящего весеннего солнца новой краской: желтой, оранжевой, голубой.
Тихомиров запустил тракторный двигатель. Послушал обороты и заглушил.