На уроках сценарного мастерства. Том 1
Шрифт:
– Шабаш на сегодня, – сказал он.
Он собрал инструмент, аккуратно сложил его и, накинув куртку, вышел из мастерской.
…Дом модистки был на окраине деревни. Модистка в легкой нейлоновой куртке, спортивных брюках, заправленных в сапоги, пыталась поправить покосившуюся изгородь. Тихомиров поздоровался с ней, прошел было мимо, посмотрел по сторонам, проверив, не смотрят ли, и вернулся. Взял из рук модистки топор, забил покрепче опорный кол и подтянул изгородь.
– Гвозди есть? – спросил он.
Модистка отрицательно покачала головой.
– А проволока?
– Проволоку
Вдвоем дело пошло быстрее, модистка поддерживала, а Тихомиров прикручивал изгородь проволокой к опорным столбам. И тут он увидел проходивших мимо баб.
– Сейчас сообщат Полине, – сказала модистка.
– Сообщат, – согласился Тихомиров, продолжая работать.
…Полина возникла внезапно. Она встала у изгороди, пожирая глазами модистку.
Модистка улыбнулась ей и предложила:
– Заходи, Полина, чаю попьем!
Полина еще несколько секунд рассматривала Тихомирова и модистку, потом так же молча повернулась и зашагала к правлению.
– Испугалась? – спросил Тихомиров.
– Нет, – ответила модистка.
– Могла и наброситься на тебя.
– Ты защитил бы.
– Само собой, уж не допустил бы, – сказал Тихомиров. – Я, пожалуй, пойду…
… Тихомиров шел по улице.
– Александр Михайлович, – окликнули его.
Тихомиров обернулся. К нему бежала секретарша председателя колхоза Марина.
– Вас в контору вызывают. К Буянову.
Тихомиров медленно приближался к конторе колхоза. Из конторы вышла Полина и, отвернувшись, прошла мимо.
Тихомиров вытер ноги о половик и вошел в кабинет парторга Буянова.
– Садись, – пригласил Буянов и поинтересовался: – Как с ремонтом?
– Нормально, – ответил Тихомиров. – Считай, закончили. Два дня на всякую мелочь осталось.
Некоторое время они посидели молча. Потом Буянов достал из папки лист и начал читать:
– «Семья – это ячейка государства!» И мы эту ячейку должны оберегать. А Веригина, аморальная личность по кличке Модистка, беспринципно разрушает семью Пехова, и поэтому мы, общественность, выражаем ей свое несогласие, недовольство, презрение и требуем, чтобы она покинула пределы нашего колхоза». Всего двадцать восемь подписей. Сегодня утром принесли. А сейчас твоя Полина прибегала. Что будем делать?
– Я не знаю, – сказал Тихомиров. – Ты парторг, ты и решай.
– А ты член бюро, – сказал Буянов. – Я с тобой советуюсь. У нас должен быть аргумент, чтобы ответить общественности.
– А что на эту глупость можно ответить? – спросил в свою очередь Тихомиров. – Ты представь, если эта самая общественность однажды выразит тебе несогласие и потребует, чтобы ты не жил со своей женой Любкой, а вернулся к своей бывшей жене Аньке Стругалевой?
– Что ты сравнил! – возразил Буянов. – Я с Анькой двадцать два года как разошелся.
– А если б ты сегодня ней расходился, что бы ты ответил на требование общественности?
– Послал бы ее, естественно, куда следует, – ответил Буянов, но тут же спохватился: – Как зоотехник Буянов… А как секретарь парторганизации, сам понимаешь, не могу.
– Не забыл, – сказал Тихомиров.
Тихомиров приближался к клубу. И вдруг он заметил одиноко сидевшего под деревом Пехова. Рядом стояла початая бутылка водки.
– Перестань, – сказал Тихомиров. – Сопьешься.
– Пусть, – ответил Пехов. – Я все равно смысл жизни потерял. Не могу я без нее.
– Тогда возвращайся, – сказал Тихомиров.
– Теперь не примет. Ой, как тяжело мне.
– Это ей тяжело, – сказал Тихомиров. – Против нее вся деревня поднялась, а ты вот в кустах отсиживаешься.
– А что я могу сделать? – спросил Пехов.
– Не знаю. Но делать что-то надо.
В зрительном зале сидела комиссия из районного управления культуры. В комиссию входила пожилая женщина предпенсионного возраста, назовем ее начальницей, и молодая женщина, инспектор. Вместе с ними был только парторг Буянов.
Со сцены из-за закрытого занавеса доносились звуки настраиваемых инструментов. Но вот занавес раздвинулся. На сцене был ансамбль Тихомирова: ударник, бас-гитара, саксофон – и сам Тихомиров с аккордеоном. Солистом был Венька Ильин, чуть в стороне стояли в длинных вечерних платьях две учительницы и модистка. Тихомиров подал знак, ударник выдал оглушительную дробь на своих барабанах, потом эта дробь перешла в ритм, напоминающий звук работающего двигателя. Под этот ритм подстроился весь ансамбль, и Ильин запел.
Песни в фильме, по моему убеждению, должны быть сюжетными. Эта, например, о тракторах. Какое облегчение, с одной стороны, приносит трактор! С другой стороны, он так грохочет, что трактористы говорят на повышенных тонах, со стороны может показаться, что они ругаются, а на самом деле они просто немножко оглохли. С одной стороны, хороший заработок, а с другой – сплошной радикулит, потому что кабину продувает. Летом на тракторе жарко, а зимой холодно. Сейчас на трактор призывают женщин. Это хорошо, потому что трактористов не хватает, и вообще у нас равноправие. С другой стороны, на тракторе такая вибрация, что для женского организма это очень плохо. С одной стороны, сегодня мы больше запашем, а с другой стороны, завтра могут родиться дети с дефектами. Вывод был с одной стороны: пора делать хорошие тракторы.
Начальница что-то быстро писала в блокнот, молодая инспекторша, не выдержав, хохотала, а парторг Буянов поглядывал на ту и на другую, пытаясь определить реакцию комиссии, чтобы сориентироваться.
Потом обсуждали программу. По одну сторону стола сидели начальница и инспектор, по другую – Тихомиров, его ансамбль и парторг Буянов.
– Не скрою, – говорила начальница, – ваша программа произвела на меня более чем странное впечатление. Я уважаю Александра Михайловича как руководителя художественной самодеятельности, но он ведь еще выступает в роли композитора и поэта.