На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь
Шрифт:
Полли встала и начала убирать со стола, причем очень умело – собрала сразу весь мусор, от помощи Тони отказалась, быстро уставила поднос.
– Вы это все не унесете.
– Унесу. Спасибо.
– Очень тяжело.
– Я сильнее, чем вы думаете.
Она ушла в женский зал. Тони встал и закурил сигарету.
– Рад, что зашли, – сказал он. – Я слышал, все сейчас в Лондоне. Как там дома?
Дворецкий мрачно нахмурился.
– Одно скажу, милорд, – отвечал он. – Упадок
– Упадок?
– И крах, милорд.
– То есть все плохо?
– Да, милорд.
– Что ж, ничего не поделаешь. – Тони снова сел к столу. – Понимаете, дядюшка…
Слингсби заморгал.
– Понимаете, дядюшка, надо смотреть правде в глаза. Мы оба знаем, что я – не лорд Дройтвич.
Слингсби никогда не прерывал хозяев, но тут не удержался.
– Я этого не знаю, милорд. Я смотрю на Сида и вижу, что он, извините, из простых. Настоящий аристократ, быть может, станет есть рыбной вилкой закуску, но вымазывать хлебом соус!..
– Да он научится, дайте срок.
– С удовольствием, милорд. Десять лет без обжалования.
Он продолжал бы, но дверь снова открылась, и вошла особа, при которой он этого делать не мог.
– Хо! – заметил он. – Явилась, а? Тебя-то мне и надо.
Мамаша Прайс молча крякнула. Она очень изменилась с тех пор, как бродила в слезах по замку. Слезы были и теперь, но не пьяные, а, скажем так, духовные. Лучше всего определят ее слова «черный шелк и сокрушение».
Полли, встретившая ее, увидела, что корпулентный Слингсби уподобился туче.
– Не сердитесь на нее, пожалуйста! – попросила она. – Ей плохо.
Мамаша Прайс издала звук, соответствующий «Слушайте, слушайте!» Слова Тони о спичке и погребе были провидческими. Можно сказать и по-другому: ей казалось, что она проткнула пальцем плотину.
Дворецкий тем временем не сдался.
– А почему ей должно быть хорошо? – безжалостно спросил он.
Мамаша Прайс горестно всхлипнула.
– Я ничего такого не хотела!
– Конечно-конечно, – сказал Тони, подошел к ней и положил руку на пышное плечо.
– Вам виднее, милорд, – сказал суровый Слингсби. – Хотела или не хотела, но что она наделала? Я не привык, – горько прибавил он, – служить человеку, который предлагает за столом обследовать голову гостя и выяснить, почему тот лысеет.
Полли ахнула.
– Он так сделал?
– Да, мисс. И сказал сэру Грегори Пизмарчу, что скоро придется носить меховой парик.
– Меховой?
– Как говорится, тупэ, милорд, – пояснил дворецкий. Тони это понравилось.
– Надо записать. Хорошее слово. Скажу какому-нибудь клиенту.
Мамаша Прайс наконец дала волю слезам.
– Не огорчайтесь так, миссис Прайс! –
– Что я наде-е-лала! – пропела несчастная.
– Сейчас скажу, – отвечал непреклонный Слингсби. – Ты выгнала его милость из родного замка и подкинула туда чудовище, которое сравнило с луковицей лорда Певенси.
– Старого Певенси? – обрадовался Тони.
– Да, милорд. В лицо. Его светлость, как обычно, был несколько властен, и Сид посоветовал ему вспомнить, что он – не единственная луковица в супе.
– Сколько лет я хотел ему это сказать!
Слингсби посмотрел на Тони с упреком.
– Вы вправе, милорд, подходить к делу с некоторым юмором, но зрелище было не из легких. Я боялся, что его светлость хватит удар.
– Божемой-божемой-божемой-божемой! – заголосила мамаша Прайс, поглядывая с упреком на Полли, которая оставила бутылку на столе, а теперь уносила. – Не пей, дочка! Берегись! Сколько от него горя!
Без Полли дворецкий почувствовал себя свободней.
– Эй! – сказал он. – Давай, говори! Что думаешь делать?
– Божемой-божемой-божемой!
– Хватит! Разоралась!
Тони вмешался в беседу:
– Не надо, Слингсби. Сдержите себя.
– Милорд! – укоризненно вымолвил дворецкий. – Ну как, сестрица? Что будем делать?
– Голова кругом идет! Сама не знаю.
– Не знаешь? Что ж, я скажу. Признайся, что наврала.
– Может быть, может быть. Схожу-ка я в церковь, помолюсь. Дочка, – обратилась она к снова вошедшей Полли. – Я пойду помолюсь. Проводи-ка меня до угла.
– Хорошо, миссис Прайс.
Мамаша Прайс вытерла глаза.
– Надо мне было знать. Я тогда зеркало разбила.
– А нечего было смотреться, – заметил Слингсби.
– Суровый вы человек, – сказал Тони, когда дверь закрылась. – Мастер диалога, но – суровый.
Дворецкий попыхтел.
– Мне тяжело, милорд. Только подумаю, волосы шевелятся.
– Волосы? Может, постричь?
– Нет, спасибо, милорд.
Тони вздохнул.
– Работать хочется. Какой я парикмахер, пока не пролил крови?
Дворецкий почтительно, но строго нахмурился.
– Мне не нравится, милорд, когда вы так шутите.
– Виноват. Знаете, мы, мастера…
Остановил его громкий и неожиданный звук. Кроме того, Слингсби побагровел. Обернувшись, Тони понял, в чем дело. Вошел человек в костюме для верховой езды, но без соответствующей беспечности.
– Чтобы мне лопнуть! – воскликнул Тони. – Пятый граф собственной персоной! Заходите, милости просим.
Сид мрачно смотрел на дворецкого. Трудно было сказать, кто из них мрачнее.
– О! – сказал он. – И ты здесь.