На веки вечные

Семенов Николай Семенович

Танкисты вместе с бойцами мотострелкового батальона бригады и 572-го стрелкового полка ворвались в поселок железнодорожного разъезда. Здесь еще дымились воронки. Кое-где горели дома. Густая кирпичная пыль липла к лицу. Местные жители, оставшиеся в живых (ошибся Василий Мешков, когда рассказывал Фетисову о поголовном уничтожении фашистами населения поселка), выбрались из подвалов. По дороге ни пройти, ни проехать — мешают вражеские трупы. Пришлось их срочно убирать, чтобы дать возможность продвигаться технике.

И

вот уже танкисты ведут свои машины дальше.,Скорость максимальная. Иначе нельзя — местность открытая, противник ведет огонь с высоты 134,2. Там, на ее скатах, несколько дзотов. Нашу пехоту густо поливают свинцом из-за железнодорожной насыпи.

Несколько ближе — еще одна высота, поменьше. Павел Маркин, пригибаясь, первым достиг ее подножья и, немного поднявшись по пологому склону, оказался перед входом в немецкий блиндаж. Отсюда только что стреляли. Маркин кинул в дверь гранату, вслед дал очередь из автомата. И сам юркнул в блиндаж. За ним — еще трое подоспевших автоматчиков.

Когда к этому месту подбежал старший политрук Пынченко, Маркин встретил его докладом:

— Товарищ комиссар, в ихней землянке нашел какие-то бумаги и вот это.— И он передал старшему политруку пачку машинописных листков и несколько орденов.

— А что, фашистов там не было?

— Как же! Два офицера и три солдата. Лежат там, в блиндаже, связанные. Несколько вояк убиты.

Теперь надо выкурить гитлеровцев с высоты 134,2. К ней приближаются наши танки. Один из них загорелся. Гоголев торопится туда — закрыть брешь! — чтобы потом выскочить на гребень высоты. Неожиданно страшной силы удар потряс командирскую машину. Лицо старшего лейтенанта в крови. В танке тихо, мотор не работает. Зинченко стонет. Правый рукав его комбинезона сорван, плечо в крови. Но ничего этого Гоголев не видит.

— Заводи! — сказал он механику-водителю тихо и сердито. — Можешь завести?

Мотор завелся.

"Значит, все в порядке, — облегченно подумал ротный. — Можно драться". Его танк пошел в прежнем направлении — к высоте. Преодолел еще метров сто, и снова машина вздрогнула от удара. Не обращая на это внимания, Гоголев сделал четыре выстрела. А впереди увидел десятки ответных вспышек. Стало душно, и вдруг в лицо брызнуло что-то горячее. Оказывается, третьим снарядом пробит бак. Мотор опять заглох, в танке появилось пламя.

— Почему остановил машину? — крикнул Гоголев.

Когда мотор снова зарычал, потоком воздуха пламя потянуло в вентилятор, и оно захлебнулось. Его придавили шинелями, рваными клочками брезента. Танк спасли от пожара.

Командир все еще жил боем. Но ударил четвертый снаряд, и башню заклинило. Тогда Гоголев приказал задним ходом вывести танк из опасного места. Однако его команду уже никто не услышал... бывшие поблизости артиллеристы извлекли командира роты из танка, и он обессилено свалился на землю. Из ушей, носа и рта шла кровь. Поняли артиллеристы: старший лейтенант ранен и тяжело контужен. Стали приводить его в чувство.

—

Выручили вы нас! Сражались геройски,— говорили они Гоголеву.

Подбежал старший политрук Феоктистов.

— Петя, высоту взяли! — громко и радостно объявил он, надеясь, что Гоголев его услышит.

И Гоголев услышал. Он медленно открыл глаза, сказал чуть слышно:

— А как же... За тем и шли...

7.

Секретарь партбюро Илларион Феоктистов и военфельдшер Сергеева на рассвете поехали навестить, Гоголева. Бригадный медпункт располагался в одной из дальних балок. Без труда отыскали его.

Несмотря на столь раннее утро, весь медперсонал был на ногах. Врач Александр Иванович Степанов, прислонившись к колесу санитарной машины и бессильно опустив между коленей руки, сидел на носилках, Голова его кл9нилась на грудь. Да и не мудрено: постоянно за атакующими танками. Вместе со своими медиками отыскивали раненых, тут же оказывали им первую помощь и направляли в медико-санитарный взвод, а многих — на левый берег Волги, в тыловые госпитали.

Рядом стояли некоторые из его помощников.

— Товарищ военврач второго ранга, говорят, вы убили гитлеровского офицера,— обратился к нему военфельдшер Волков; обратился вовсе не для того, чтобы услышать рассказ, а чтобы как-то взбодрить Александра Ивановича, отвлечь, помочь не поддаться усталости. Выщли-то на минутку, вдохнуть свежего воздуха, а там - опять за работу. Раненые ждут...

— Ничего особенного,— нехотя ответил военврач.

— А все-таки,— присоединилась к просьбе санинструктор Зина Мошкина.

Степанов приподнял голову, сел удобнее.

— Это было между разъездом и высотой. Там наши фашистов положили немало. Да и мы не без потерь были... Вижу: рядком три трупа вражеских лежат, среди них — офицер. Мы в это время с Валей Сергеевой перевязывали наших автоматчиков. А все остальные ушли вперед. Вдруг выстрел. Валя крикнула: "Немцы"

Я, не разобравшись откуда выстрел, растянулся на земле. И тут же — еще выстрел. "Это уже,— думаю,— по Вале". Потом она крикнула: "Меня убили!" Я успел заметить: стреляли как раз оттуда, где побитые валялись. Стало быть, один из трупов стреляет? Ну и стал палить по ним, по дохлым. После этого стрельба оттуда прекратилась. Кто из них стрелял, выяснить некогда было, да и ни к чему. Так что насчет офицера—это разговоры одни.

— И никакие не разговоры, товарищ военврач,— послышался голос Сергеевой.— Стрелял ихний офицер. Я заметила, как он выстрелил из длинного пистолета и голову быстро закинул назад, вроде не живой.

Степанов удивленно вскинул глаза.

— Легка на помине,— улыбнулся он.— Ну, коль скоро явилась, то сама и расскажи, почему крикнула: "Меня убили!"

— А вы не смейтесь. Пуля просвистела так близко что я подумала: все, прошила мою голову. —И Валя сама засмеялась. Рядом улыбался Феоктистов.