На вершине власти
Шрифт:
В больнице он вел обычную жизнь, не считая обязательных процедур. Так же, как и в Кремле, по утрам являлся помощник с докладом. Теперь Генеральный бумаг не читал, воспринимая все на слух, полуприкрыв тяжелые лиловые веки, и лишь порой глаза его вспыхивали, в них читался вопрос – помощник мгновенно замечал это и давал пояснения.
О покушении на президента Фархада Генеральному доложили в тот же день вечером. Только что завершились манипуляции медиков, утомившие его до крайности, и он отдыхал, вытянувшись на кровати, когда вошел помощник, щелкнул замком кейса, но в бумаги заглядывать не стал. Словно сквозь вату
– Срочное сообщение из Джебрая. Сегодня утром совершено покушение на президента страны.
– И? – быстро спросил больной, приподнимая голову.
– Фархад жив. Покушение произошло, когда президент возвращался в столицу из Восточного порта после церемонии передачи джебрайской стороне советской военной помощи.
Генеральный кивнул при последних словах.
– Погибли несколько офицеров, в том числе и начальник личной охраны президента, а также полковник КГБ Гареев.
– Гареев? – вскинул брови Генеральный.
– Да. Товарищ Гареев находился в одном из автомобилей президентского кортежа вместе с начальником охраны.
– Но начальник охраны по обычной схеме должен находиться вместе с охраняемым лицом! – Генеральный смотрел вопросительно.
– В этом случае президент воспользовался другим автомобилем. Начальник охраны и полковник Гареев следовали отдельно, с ними в салоне находился некто третий, чья личность не установлена. Возможно, один из сотрудников президентской охраны.
Только теперь Генеральный оценил ситуацию. Третий не имел отношения к охране. Это был двойник Фархада – иначе зачем бы Гарееву понадобилось находиться в этой машине вместе с начальником президентской охраны.
– Гареева представить к ордену, посмертно, – проговорил Генеральный, устало смежив веки. – Пусть КГБ само выйдет с предложением, к какому именно. Также представить к награде Хомутова, инициалов не помню, работавшего переводчиком в советском посольстве в Джебрае. Посмертно. И еще…
Помощник ждал, но Генеральный, казалось, этого не замечает.
– Пусть наше посольство обратится к президенту Фархаду. Будет неплохо, если и джебрайцы наградят наших людей посмертно. Это будет справедливо.
Помощник, наконец, смог задать вопрос:
– В отношении этого товарища… – он запнулся, заглянул в листок, – Хомутова, да. Какую формулировку использовать в его случае при подготовке наградных документов?
– За мужество и героизм, проявленные в чрезвычайных обстоятельствах. – Генеральный уронил руку на простыни. Сейчас ему хотелось, чтобы помощник как можно скорее ушел.
60
Имя личного секретаря президента Хомутов узнал совершенно случайно. Он принимал министра обороны – тот давно просился – и по ходу доклада вошел секретарь. Бахир обратился к нему, назвав Хусеми. Хомутов испытал огромное облегчение, потому что уже несколько дней общался с этим человеком, пользуясь одними местоимениями.
Хусеми работал как отлично отлаженный механизм; он всегда знал, что надлежит делать президенту в данную минуту, куда предстоит направиться и кого принять. В начале каждого дня он клал на стол в кабинете листок с перечнем дел, предстоящих сегодня, и к этому времени все у него уже было готово – автомобиль и охрана у подъезда, если предполагался выезд, речь к случаю, если требовалось выступать. Жизнь Хомутова
Опасность, исходящую от этого человека, Хомутов ощущал физически. Бахир всегда говорил тихо, голосом, как бы исключающим наличие его собственного мнения, не поднимая глаз на президента, но Хомутов знал, насколько все это обманчиво, и пребывал в напряжении, не спуская взгляда с министра, словно опасаясь, что если утратит бдительность, то полковник бросится на него. Бахир был лютым врагом Фархада и, следовательно, его, Хомутова, врагом.
К счастью, визиты Бахира длились недолго. Он лаконично докладывал, как правило, об одном и том же – о ситуации на севере страны, где шли затяжные бои, о мерах, принимаемых в настоящий момент, – и покидал дворец. Хомутов в слова министра не вникал, его это почти не занимало, но внезапно все изменилось.
В кабинете президента стоял телевизор, принимающий два десятка спутниковых телеканалов, и Хомутов, переключаясь с канала на канал, смотрел преимущественно новости. Это было единственное, что связывало его с внешним миром. Так и в тот день – на экране мелькали разрушенные взрывами дома, обугленные трупы под обломками. Хомутов почти не следил за картинкой – в кабинет как раз вошел Хусеми с бумагами, как вдруг ухо уловило знакомое: «Джебрай, Мергеши». Он повернулся к экрану и тотчас понял, что идет репортаж из северных провинций Джебрая. Всплыло лицо мертвого ребенка с развороченной грудью, полные безумия сухие глаза матери.
– Это что? – спросил потрясенный Хомутов.
Хусеми молчал, не зная, как надлежит отвечать, но он был опытен и каким-то чутьем уловил, что уйти от ответа не удастся, и заговорил, осторожно нанизывая слова:
– Это новости Си-эн-эн. Обычная ложь.
– Ложь? – круто повернулся Хомутов. Лицо его в эту минуту казалось гранитным. – Это все нарисовано, да? Ничего подобного нет?
Хусеми окончательно растерялся.
– Это война, – попытался нащупать он верный тон. – Воюющие стороны несут потери.
– Пятилетний ребенок – воюющая сторона?
– Я не могу ответить, – пробормотал Хусеми. Хомутов еще не видел его таким жалким. – Может быть, полковник Бахир…
Ведущий новостей, комментируя, подчеркнул, что боевые действия на севере Джебрая приобрели в последнее время особую ожесточенность.
– Прекратить! – зарычал Хомутов. – Там, на севере, все немедленно прекратить! Остановить продвижение войск!
Он впервые себе позволил вмешаться в происходящее. О, если бы он знал, чем этот единственный шаг отзовется!