На вершине власти
Шрифт:
– Идиот! Да из тебя жилы по нитке вырвут, если не расколешься! – Он повернулся и бросился прочь из камеры. Хомутов поспешил за ним, не успев даже толком перевести слова полковника.
7
Джавада Хомутов больше не видел. Гареев распорядился поместить переводчика в отдельном кабинете, и Хомутов быстро сообразил, для чего это сделано: Джавада пытали, и Гареев не хотел, чтобы Хомутов при этом присутствовал. Человек
Однако с Джавадом ничего не выходило, это Хомутов видел по Гарееву. Тот время от времени заходил в кабинет мрачный, отрывисто бросал переводчику:
– Переведи им…
Разговор всякий раз был один и тот же. Следователь разводил руками, его усатое лицо казалось скорбным, полковник же требовал еще и еще поднажать. Тот в ответ кивал, и они с Гареевым удалялись, снова оставляя Хомутова в одиночестве.
Когда за окном уже начало темнеть, появился раздосадованный Гареев, бросил отрывисто:
– Едем ночевать! Пусть сами возятся.
По его лицу было видно, что он безмерно утомлен.
Везли их через весь Мергеши – плоский, утопающий в красной пыли городок. Хомутов опустошенно смотрел в окно. Однако и денек выдался! Он с удовольствием надрался бы сейчас до свинячьего визгу, если бы был у себя в посольском городке, а не здесь. Машина остановилась где-то на окраине. За высоким забором под деревьями прятался небольшой белый дом. Было сумрачно и прохладно.
– Здесь вы сможете отдохнуть, – сказал провожатый, отворив дверь и щелкнув выключателем.
В доме почти не было мебели. Невысокий круглый столик, холодильник, телевизор в углу. Пол устлан коврами.
– Спальня в соседнем помещении, – добавил провожатый. – Там есть кровати. Туалет и душ – за этой дверью.
Хомутов его почти не слушал, очарованный видом холодильника – только сейчас он вспомнил, что не ел с самого утра. Джебраец перехватил его взгляд.
– Сейчас вас накормят, я распорядился.
Он подошел к холодильнику, распахнул дверцу:
– Это все в вашем распоряжении.
Гареев хмыкнул, разглядев содержимое. Холодильник был под завязку набит спиртным.
Дверь бесшумно отворилась, и угрюмый молодой джебраец внес в комнату огромный поднос, уставленный дымящимися блюдами, водрузил его на столик и так же бесшумно исчез.
– Садись с нами, – предложил полковник провожатому.
Хомутов перевел.
– Благодарю. Работа.
– Ну, ступай, – махнул Гареев, и когда джебраец вышел, прикрыв за собой дверь, насмешливо буркнул: – Работа у него, видите ли! Врет, подлец. Боится, как бы не вышло чего.
Он склонился над
– Недурно! А, Хомутов? Ты чего стоишь истуканом? Мой руки, садись.
Когда Хомутов вернулся в комнату, Гареев уже восседал перед столиком, скрестив ноги, и разливал виски из бутылки темного стекла.
– Давай-давай, – сказал полковник. – Расслабимся немного…
Выпили торопливо и тут же налили по второй. Хомутов смотрел на руку полковника, крепкую, с голубоватой сеткой вен. Он боялся Гареева настолько, что не смел посмотреть ему в глаза.
– Ты чего смурной? – спросил Гареев, но неприязни в его голосе Хомутов не уловил. Виски начинало действовать, и напряжение дня уходило.
– Да нет, все нормально, – сказал Хомутов торопливо. Ему сейчас хотелось одного – оказаться в посольском городке, и чтобы Люда была рядом.
– Ты как переводчиком-то стал? – спросил вдруг Гареев.
– Институт закончил, сначала преподавал в школе, потом в университете. Предложили поработать за границей на нефтепромыслах.
– А теперь, значит, при посольстве? Понятно, – протянул Гареев. – Нравится в Джебрае?
– Ничего. Жить вполне можно.
– «Ничего»! – полковник ухмыльнулся. – А сам зубами за Джебрай держишься.
– Это не совсем так. Просто…
– Что – просто?
– Мне и ехать, в общем, некуда.
– Квартиры нет в Союзе, что ли?
– Есть, однокомнатная. Но меня там никто не ждет. Ну, вернусь я – и что? Снова университет, опять сто пятьдесят в месяц… Мне всего сорок с хвостиком. Почему бы и не поработать здесь?
Хомутов вдруг поймал себя на странной интонации – словно он упрашивает Гареева смилостивиться, дать возможность остаться в Хедаре. Поднял глаза – полковник смотрел на него, не видя, погруженный в себя. Минуту спустя словно всплыл на поверхность, негромко проговорил:
– А хоть и сто пятьдесят Все так живут Или тебе шмотки дороже?
– Вы не так меня поняли, – заспешил Хомутов. – Я о другом. Здесь у меня работа по душе люди вокруг прекрасные…
Он не договорил, потому что Гареев плеснул в стаканы и перебил на полуслове.
– Вот за людей и выпьем. Люди у нас замечательные, Хомутов. В основном. Но случаются и подонки. Предатели, перебежчики всякие С ними у нас разговор короткий.
Гареев описал окружность вокруг мускулистой шеи, изображая петлю, щелкнул пальцами нетрезво подмигнул:
– Как с Пеньковским. Слыхал о таком?
– Слыхал, кажется, – неуверенно сказал Хомутов. – Это которого расстреляли?
– Ну, не то чтобы расстреляли. Пеньковского сожгли в печи. Живьем. За то, что предал.