На вершине власти
Шрифт:
Шеф согласно опустил веки.
– Рабочий визит без лишнего шума, – продолжал Генеральный. – Ну а затем доложишь на Политбюро и сформулируешь предложения.
Довольный, он блаженно откинулся в шезлонге.
– Что ж, у меня все. Я могу быть свободен?
– Конечно, ступай.
Распрощавшись, Шеф зашагал по аллее. И только когда его фигура скрылась за поворотом, старик с изумлением обнаружил, что тот приезжал только из-за этой чепухи с Джебраем. «Ох, хитер, – подумал Генеральный. – Что там они затевают с этим
Он размышлял об этом еще добрых пять минут, пока, утомившись, не уснул.
10
– Я тебя никуда не отпущу, – заявила Людмила, обнимая Хомутова. – Не имеют они права разлучать нас.
Приподнявшись на локте, она заглянула Хомутову в глаза:
– Ну скажи, ведь они не отправят тебя в Союз?
– Не знаю.
Хотя он-то знал. Какое там, конечно, отправят. Еще в Мергеши, во время их пьяного разговора с Гареевым, он это осознал отчетливо. Полковник ничего не сказал в открытую, но глаза его выдавали.
– Пусть даже и отправят, – сказал, помолчав, Хомутов. – Что с того? Живы будем – не помрем. Мне Уланов как-то рассказывал…
– Не напоминай ты мне о нем, – нахмурилась Людмила.
– Это почему же? – поразился Хомутов.
– Какой-то он…
Она замялась, потянула к себе простыню, которой они укрывались, словно ей стало зябко.
– Неважный он человек. Не знаю…
– Но почему ты решила?..
Тем не менее отношения с Улановым и у него что-то расстроились. Дима дулся на него из-за Людмилы, но Хомутов смотрел на это как на пустое недоразумение. Пройдет время, и все наладится.
– Он скверно думает обо мне. Будто в чем-то подозревает.
– А, вот ты о чем. Ерунда. Просто поначалу он тебя за «чекистку» принял.
– За чекистку? – на лице Людмилы было изумление. – Так он решил, что я на гэбэ работаю?
Хомутов захохотал.
– Ты не поняла. Здесь «чекистками» называют тех, которые с мужиками спят за чеки. Скромная посольская машинисточка возвращается в Москву и скупает разом половину «Березки». Такие дела.
Хомутов повернулся к Люде и осекся. Лицо ее было словно опрокинутое – он никогда еще не видел ее такой.
– Сволочь! – сказала она сквозь зубы.
– Кто? – опешил Хомутов.
– Твой приятель. Тварь.
– Ты зря так, – попытался вступиться Хомутов. – При чем тут он?
– Ни при чем?! – сверкнула глазами Людмила. – Тот, кто готов думать о каждой женщине…
– Что именно?
– Что она продается, что готова…
– А чего ты кипятишься? – Хомутов ощутил, как волной накатывает раздражение, которого он уже не мог сдержать. – Между прочим, в моей постели ты оказалась в первый же вечер.
Ему не следовало этого говорить, но сейчас смешалось все – отвратительный осадок, оставшийся от разговора с Гареевым в Мергеши, косые взгляды Уланова, просто какая-то смутная тоска. Он выплеснул злость – а
Щеки Людмилы горели от унижения, но ее еще хватило на то, чтобы влепить Хомутову пощечину.
– Ты такая же дрянь! – задохнулась она, стремительно выскользнула из-под простыни и стала одеваться, поминутно роняя вещи.
– Уж извините, – миролюбиво сказал Хомутов. – Кто мог предположить, что под этим кровом объявится столь высоконравственная особа?
Сейчас он злился только на себя. Но Людмила молчаливо собиралась, не удостаивая его ответом, и тогда, словно назло себе, Хомутов ткнул пальцем в облупленный дверной косяк и проговорил с нехорошей усмешкой:
– Не стоит переоценивать себя, Люда. Не ты первая здесь, не ты и последняя. Видишь отметины? Каждая из них – след дамы, побывавшей в этой постели. А значит, после твоего ухода ничего в моей жизни не изменится. Меткой больше, меткой меньше.
Зарубок было много – десятка полтора, Людмила не могла разглядеть, потому что слезы застилали ей глаза и она боялась, что расплачется прежде, чем окажется на лестнице. Наконец она выбежала из квартиры Хомутова, хлопнув дверью.
Он опрокинулся на диван, накрыл голову подушкой и долго лежал без движения. Потом отшвырнул подушку и пробормотал удрученно:
– Нормальный конец. С другом рассорился из-за бабы. С бабой рассорился из-за друга. А в итоге – ноль.
Если бы у него была собака, или кошка на худой конец, – он бы знал, кому пожаловаться на жизнь. Но он был совершенно один.
11
В тот день, когда он необъяснимо исчез, перебравшись через забор, Абдул не погиб. Не ему предназначались два выстрела, которые, убегая, слышали Хусейн и Амира.
Двор, в котором очутился Абдул был пуст. Он уже готовился подать условный сигнал Хусейну, когда из-за угла неожиданно вышли три солдата. Абдул попятился, но бежать было некуда. Солдаты повалили его на землю, обыскали и, не обнаружив ничего, передали людям в штатском, которые вывели Абдула из переулка на площадь перед президентским дворцом и втолкнули в машину, сейчас же рванувшуюся с места.
Солдаты все еще оставались во дворике. Одному из них показалось, что над стеной возникла чья-то голова – это был Хусейн. Для острастки он выстрелил пару раз поверх гребня стены – и успокоился.
Абдул, пока его везли, смог обдумать положение, в котором оказался. Было ясно, что он стал жертвой нелепой случайности. Близился вечер, и президент Фархад, по-видимому, покидал дворец, чтобы укрыться в одной из многочисленных резиденций. Служба безопасности и патрули президентской гвардии прочесывали прилегающие кварталы – с ними и столкнулся Абдул. Когда он понял это, то почти успокоился, оставалось только придумать правдоподобное объяснение своему появлению в окрестностях площади.