На войне Дунайской(Документальная повесть)
Шрифт:
Дудар и Фома подползли к берегу Сюнтлийки — притоку Марицы. Шум говорливых волн сливался с приглушенными голосами.
— Турки, — прошептал Фома. — Эх, и дурак же я! Ведь наш коновод Христо по-турецки балакать горазд. Вот бы и подслушал…
Фома пополз на голоса, вскоре вернулся и доложил: два турка в овраге спорят о чем-то, ругаются. Вблизи больше никого нет.
— Один турок — в тюрбане, — шептал Тимофеев Дудару, — второй высокий, огромадный, должно, башибузук. Ну, как?
Поползли, решив захватить того, кто в тюрбане. Башибузук всем своим видом показывал,
Как только спорящие турки поднимали галдеж, Тимофеев быстро продвигался вперед, вдыхая ароматную пыль алых роз. Острые шипы кололи лица охотников. Дудар приближался к «тюрбану», к полам пестрого халата.
Выстрел. Увесистый английский револьвер Тимофеева работает безотказно, не то что кремневик. С коротким гортанным криком башибузук рухнул навзничь.
Одиночный выстрел не привлек внимания турок. Заунывная песня витала над городом.
Охотники спешили. Дудар вез пленного, как украденную невесту, перевалив его связанное тело через седло. Сильный и резвый Тохдзу шел крупной рысью. Однако вскоре пришлось спешиться и выждать — справа проскакала группа каких-то всадников, потом прошла толпа людей с ружьями через плечо.
Примерно в двух верстах от южной окраины Эски-Загры всадники наткнулись на редкую цепь турок. «Откуда они взялись, — подумал Дудар, — может быть, прошли по дороге?» Аскеры не обратили особого внимания на силуэты всадников в высоких папахах и черкесках — такое же одеяние носили и кавалеристы мустахфиза. К тому же, охотники подошли к цепи не с фронта, а со стороны лагеря. Ясно, что турки с первого взгляда приняли их за своих. Но первый вопрос аскеров мог погубить разведчиков.
Решили прорваться через цепь на скаку.
Прорвались. Турки что-то кричали им вслед, но, не получая ответа, открыли пальбу. Темная ночь спасла смельчаков. Все обошлось хорошо, если не считать, что лошадь Христо Бошкова была ранена в круп. Чуть брезжил рассвет, когда охотники входили в только-то оборудованный блиндаж Столетова.
Доложили обо всем виденном в лагере турок и сдали пленного. Им оказался азанчи [14] Хаджи-Закир из 14-го табора низама. На допросе у подполковника Рынкевича Хаджи-Закир держался спокойно, он знал о том, что русская армия не расстреливает пленных. Допрос вел адъютант Рынкевича ротмистр Беслемесов. Он тут же переводил ответы азанчи Караеву и Тимофееву.
14
Азанчи — помощник муллы.
— Слышали? Этот без пяти минут мулла отвечает, как поэт: «Зеленое знамя доблестного Сулеймана здесь. Улыбка предвкушения скорой победы озаряет его светлый лик». Каково, а? Крепко, подлец, завинчивает.
Хаджи-Закир очень сожалел, что башибузук Джабраил-Хеска не отдал ему половину денег по уговору. Джабраил — убийца турецкой девушки. Тайну этого страшного злодеяния знал один лишь азанчи Закир и
Азанчи показал: завтра, после утреннего намаза, любимец богоподобного Султана Абдул-Гомида, непобедимый Сулейман-паша поведет своих аскеров на штурм Эски-Загры.
Бой за Эски-Загру был одним из самых кровопролитных за всю кампанию. Он навсегда вошел в историю болгарского народа. На южной и юго-западной окраинах этого древнего города главные силы болгарского ополчения впервые встретились лицом к лицу с полчищами своих исконных врагов и вступили с ними в смертельную схватку.
Более пяти таборов плотной массой атакуют позицию третьей дружины подполковника П. П. Калитина. Эта позиция — ключевая. Овладев ею, турки могут прорваться к центру города и беспрепятственно зайти в тыл к другим дружинам, поставив их в положение полной изоляции от русских войск.
Одну за другой отбивают атаки турок отважные ополченцы. Ими командуют отборные офицеры русской армии. Они поднимают цепи в штыковую контратаку, отбрасывают аскеров от города. Беспрерывная ружейная пальба, крики, взрывы артиллерийских гранат, топот конницы, лязг сабель и стоны гибнущих людей — все слилось в один, сотрясающий землю гул.
Третья дружина стоит насмерть. Павел Петрович Калитин, пренебрегая опасностью, скачет на коне от одного батальона к другому, поднимает дух воинов, сам ведет их в атаку.
Турецкое командование видит, что эту позицию одолеть лобовым штурмом невозможно, и направляет цепи своих таборов на стык между третьей и пятой дружинами. Калитин приказывает третьей роте занять этот участок и поднять над полем сражения боевой стяг ополчения — Самарское знамя.
Помня о недавнем подвиге Дудара Караева и Фомы Тимофеева, Калитин приказывает им быть при знамени. Обратясь к Дудару, он говорит:
— Вы назначаетесь моим ординарцем.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
Дудар и Фома скачут на левый фланг дружины.
Знаменосец Марченко поднял священную хоругвь, ополченцы сомкнули строй и с криком «ура» ринулись на врага.
Турки отброшены, угроза прорыва пока миновала.
Но это был бой на уничтожение, и как бы ни были стойки и храбры ополченцы, силы их таяли, а турки лезли, словно саранча. Перед городом стояло 40-тысячное войско Сулеймана-паши, который не жалел резервов для овладения Эски-Загрой.
Около двух часов дня были ранены знаменосец Марченко и занявший его место ополченец болгарин Буланич.
Унтер-офицер Цимбалюк поднимает знамя и в сопровождении охотников Караева и Тимофеева устремляется вперед, навстречу атакующей лавине турок. Завязывается всеобщий рукопашный бой. Орудия молчат. На солнце сверкают сабли, штыки, кинжалы.
Окруженный плотной стеной ополченцев подполковник Калитин едет на коне за знаменем, стреляет из пистолета по аскерам, рвущимся к знамени. Чуть впереди подполковника шагает с саблей в руке командир третьей знаменосной роты штабс-капитан Стессель. Он отдает какие-то команды, но никто не слышит его слов.