На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Беккер Ханс

Мальчишки вели себя безобразно, некоторым было не больше десяти лет, и они не помнили иной жизни. Когда выдавали хлеб, мы строились в колонну по пять человек и занимали очередь к грузовой машине, развозившей хлеб, чтобы получить свой паек, по фунту хлеба на человека. После этого самым неосторожным из заключенных двое сидевших на земле мальчишек ставили подножку, а третий хватал выпавший из рук хлеб и убегал. Такая кража еды среди бела дня случалась по четыре-пять раз во время каждой новой выдачи хлеба. Отогнать от себя всех мальчишек было невозможно, и никто не мог знать точно, кто из них в следующий раз бросится на тебя. Украденная порция делилась между подельниками, а если пострадавший решался пожаловаться на воровство, на него нападали сразу все представители юной части населения лагеря.

Но в сравнении с поступками взрослых уголовников эти деяния малолетних преступников были не

более чем детскими шалостями. Уголовники играли в карты. При этом ставки были самыми разнообразными, от хлебного пайка до одежды, денег, женщин. Проигравший должен был рассчитаться по долгам, даже если в результате сам оставался голодным и раздетым. Если же потом ему самому требовались куртка, штаны или ботинки, он начинал слоняться по лагерю, пока не обнаруживал кого-то, у кого были необходимые ему вещи. Обычно в таких случаях он вежливо просил мужчину выйти с ним, так как якобы обладал какой-то информацией для него. Если потенциальная жертва была достаточно глупа, чтобы согласиться с этим предложением, снаружи ее ожидали два или три уголовника, вооруженных ножами. Они могли приказать отдать требуемое, а наказанием за неповиновение была смерть. Было очень просто ударить человека ножом, раздеть его и бросить мертвое тело где-нибудь за уборной. Никто никогда не проводил расследования по поводу таких таинственных трупов, а если кто-то был готов засвидетельствовать убийство, то душегубы находили такого человека и говорили ему: «Держи язык за зубами, ты понимаешь?» Им не нужно было даже продолжать и уточнять, что случится в случае отказа, все и так прекрасно их понимали. Любая попытка привлечь к расследованию охрану или руководство лагеря означала лишь то, что произойдет очередное убийство.

Когда, как это часто случалось, различные группировки уголовников вступали в междоусобную войну, полем битвы становился весь лагерь. Почти всегда сильнейшая партия объявляла о своей принадлежности к касте воров. Они должны были соблюдать свод собственных законов, главным из которых было то, что никто из воров не должен работать. Нарушитель подлежал немедленному изгнанию из рядов, а через некоторое время предателя, как правило, ожидала смерть. В день, когда кто-то был «отчислен» из рядов воров, вся остальная уголовная «гвардия» собиралась около своего главаря и играла в карты. Проигравшему выпадало привести приговор в исполнение. Он получал от главаря длинный нож, и ему назывался срок, в течение которого приговор следовало исполнить. Если по какой-то причине палач не укладывался в срок, то он сам включался в список отверженных, и вскоре уже его труп находили за уборной.

Прочие группировки тоже опирались на силу ножа, но они были более склонны к сотрудничеству с лагерной администрацией, а их члены время от времени снисходили до труда. В результате провозглашенного принципа отказа от работы и от сотрудничества с лагерным начальством «настоящим ворам» приходилось жить тем, что им удавалось стащить или отобрать у своих же соседей-заключенных, что они проделывали мастерски. Этим они отличались от сук, которые не брезговали доносами на соседей по бараку, чтобы заслужить поблажки администрации и сделать карьеру в лагерной иерархии, например получив должность бригадира, позволявшую вовсе не работать, выполняя роль наблюдателя. Третьей главной группой заключенных были так называемые воры в законе, которые полностью оправдывали это название. Если обычные воры были жестоким и безжалостным сообществом, а суки пользовались самой зловещей репутацией, то воры в законе были самой организованной группировкой и состояли из настоящих мастеров своего дела.

Между тремя этими большими фракциями уголовного мира, которые в огромной степени усугубляли страдания остальных заключенных, были вынуждены существовать обычные осужденные. Феодальные войны между кланами вспыхивали постоянно. Причиной могла послужить обычная ссора или перепалка, которая время от времени выливалась в широкомасштабную войну на всей территории лагеря. В такой обстановке всеобщего бедствия осужденные, не входившие ни в один из кланов, вынуждены были спасать свои жизни бегством, перемещаясь из одного убежища лагеря в другое. Если по случайности им приходилось оказаться на месте схватки или просто увидеть ее со стороны, для них существовал большой риск получить удар ножа якобы за тайные симпатии к одной из сторон. Единственным верным курсом для тех, кто старался сохранить нейтралитет, было закрыться в бараке. Из окон нам часто приходилось с ужасом наблюдать за тем, как уголовники, действуя своими длинными ножами, безжалостно отрезали друг другу головы или выпускали наружу внутренности.

Администрация лагеря никогда не вмешивалась в эти войны. Она даже не пыталась этого

делать. Для ее представителей существовал почти такой же риск подвергнуться нападению, как и для нас. Среди уголовников были даже подростки пятнадцати—шестнадцати лет, которые специализировались именно на таких убийствах. Эти молодчики были очень грубыми и жестокими, они держались надменно, так как чувствовали за собой поддержку взрослых криминальных авторитетов. Только однажды мне пришлось наблюдать, как на поле боя появились представители администрации, да и то это произошло после того, как все было уже кончено. На месте побоища остались лежать примерно дюжина трупов и человек двадцать пять с ранениями различной степени тяжести. Комендант лично возглавил строй из двадцати вооруженных охранников и направился прямо к главарю победившей партии. Этот человек, выглядевший как законченный головорез, посмотрел офицеру прямо в лицо и выплюнул в его сторону:

— Попробуй арестовать меня, и это будет стоить тебе головы.

Все замерли. Уголовники сжимали рукояти запрещенных ножей, а охранники, затаив дыхание, держали наготове карабины. Комендант мог бы отдать команду выкосить всех негодяев на месте, но в Карабаше, как и в других лагерях, было много других уголовников, которые вскоре узнали бы о массовом истреблении коллег и отомстили бы за это. Впервые за все время мне было почти жаль коменданта лагеря. Но он дрогнул, и напряжение спало. Уголовники снова выиграли. Вместо того чтобы арестовать их, комендант начал читать лекцию о необходимости соблюдения закона и дисциплины под откровенные насмешки главаря и хохот его помощника. Затем власть в сопровождении вооруженной охраны поплелась прочь, а кровавый главарь остался с победоносным видом восседать на арене схватки.

Сила уголовных авторитетов заключалась в их убежденности, что в любом случае им придется провести в лагере остатки своих дней. Им нельзя было увеличить срок заключения, а мощь их организации была настолько велика, что администрация редко применяла даже такую крайнюю меру, как смерть. Угрозы уголовников пугали руководство лагеря. Многие из начальства предпочитали склониться на сторону сильного и становились тайными союзниками уголовных авторитетов. Если кто-то из охранников выступал против них, уголовники собирались на сходку, где решали, сколько смельчаку будет позволено жить. По подпольным каналам рассылались послания в другие лагеря, чтобы, даже если этого человека переведут в другое место, он не мог избежать своей участи. Связь между уголовниками была прекрасно организована, и, как бы ни пыталась администрация их тасовать, пересылая из лагерь в лагерь, ей все равно не удавалось разрушить эту четкую организацию, а беспроволочный телеграф действовал безотказно. Каждый из уголовных главарей знал вплоть до последнего человека силу своего коллеги, сидевшего в соседнем лагере. И так контролировалась обширная территория.

Больше всего меня приводил в недоумение способ, которым уголовники добывали себе свое основное оружие — ножи, и как их удавалось сохранить при себе. Похоже, что ножи удавалось утаивать из-за трусости и нерешительности лагерного начальства, которые давно бы могли решить эту проблему совместно, конфисковав оружие сразу во всех лагерях. В первую очередь ножи для бандитов добывали те из осужденных, которые работали за пределами лагеря. Уголовники заставляли прятать ножи на себе. Это было трудной задачей, но заключенный, который не смог выполнить распоряжение достать для бандита нож, объявлялся «врагом», и рано или поздно его убивали. Его единственной надеждой было наниматься в прислугу постоянного состава администрации. В этом случае его могли поселить за территорией лагеря, где его не могли достать даже длинные руки уголовных авторитетов.

Я был очень доволен, когда меня перевели из 2-го барака с его бандитскими разборками во вновь отстроенный 7-й барак, где обстановка была гораздо более мирной. К тому времени я уже работал на укладке кирпичей и поэтому получал повышенный паек. Словом, теперь у меня появились реальные перспективы подольше пожить в спокойной обстановке. Но вскоре самопровозглашенный главарь барака объявился и среди нас. В прошлом он служил капитаном на флоте. Это был довольно импульсивный человек, молодой, темноволосый, крепкого сложения, всегда чисто выбритый. Сначала он вел себя вполне прилично. Его «титул» признало все население барака, никто не собирался оспаривать его. Но постепенно и у нас стало накапливаться все больше уголовников. Они, несомненно, поступили так, как и должны были поступить, а именно стали пытаться перехватить власть. Когда капитан отказался отдать им свою «корону», ему стали предлагать присоединиться к стану уголовников, чтобы они смогли, по крайней мере, сохранить свой авторитет. Но он не согласился и на это.