На войне как на войне (сборник)
Шрифт:
«А может, Могилкин еще хуже… Черт их разберет. Возьмут да и сбегут. А кто их за это осудит? Не привязаны же они к танку», — рассуждал Сократилин.
Но они вернулись и похвастались, что нашли хорошую дорогу.
Прежде чем добрались до дороги, прошло немало времени. Из горелого урочища попали на унылый вязкий лужок. Здесь бы и лошадь с телегой не прошла. А «бэтэшка» прошла. Но как? Об этом надо спросить у бога. Видимо, Он им помогал. Зато на ровном месте они промыкались до вечера. Беда их подкараулила в тот момент, когда никто о ней и думать
Все шло как по маслу. Вырвавшись из трясины, «бэтэшка» ходко бежала по широкой сухой просеке. Могилкин с Левцовым сидели на башне. Сократилин, откинувшись на спинку сиденья и сняв руки с рычагов, блаженствовал. И вдруг машину подбросило. Сократилин схватился за рычаги. Машину понесло вправо. Сократилин зажал левый фрикцион. Танк завертелся волчком.
— Старшина! — заревел Могилкин. — Гусеницу потерял!
Метрах в двадцати от танка сверкала, распластавшись в траве, гусеничная лента. Сократилину стало до слез обидно. Он на минуту расслабился, притупил внимание, и танк, наскочив на пенек, оборвал гусеницу.
— Был бы пень, а то черт знает что! — простонал Богдан.
— Коль не повезет, так не повезет, — сказал Левцов.
— Где тонко, там и рвется, — в унисон ему пропел Могилкин.
Бывалому танкисту натянуть гусеницу легче, чем плюнуть. Был бы для этого натяжной инструмент. Впрочем, и без инструмента натянули бы. Положение усугублялось тем, что надо было выбрасывать испорченный трак и заменять его новым. А где его взять? На танке запасных траков не было. Богдан, вообще не умевший ругаться, да и не любивший это искусство, на этот раз не сдержался и трехэтажным матом обложил бывшего хозяина «бэтэшки».
— Подумать только — не иметь на машине такого дерьма, как траки!
— А может, их немцы растащили, — заметил Могилкин.
— На кой черт они нужны немцам!
— Да, действительно. Не бриллианты же, — сказал Левцов и самодовольно ухмыльнулся. — Теперь-то мы ее наверняка бросим.
— Кого это? — не поняв, спросил Сократилин.
— Душегубку. — И Левцов кивнул на танк.
— Не подумаю.
— Что же ты будешь делать?
— Лопнул рабочий трак, вот этот, с гребнем. — Сократилин носком сапога показал испорченный трак. — Мы его выкинем и поставим подряд два холостых.
— И пойдет? — спросил Могилкин.
— Как миленький. Только бы нам стянуть гусеницу. — Сократилин в упор посмотрел на Левцова. — Попробуем?
Попробовали. Ничего не получилось. Перекурили… Еще четыре раза пробовали, выкурили всю махорку — и все-таки стянули. Но какой ценой! Могилкин посмотрел на свои руки с кровоточащими пальцами и не мог поднять их, чтоб высморкаться. Левцов едва держался на ногах. У Сократилина все ломило, словно его тело протащили сквозь мялку. «Как же я поведу машину?» — с ужасом подумал Богдан. А вести ее теперь было намного сложнее. Правая гусеница натянулась, как струна, и даже гудела, а левая — провисла. Там тоже надо было выбрасывать трак. Но и под дулом пушки они б на это теперь не согласились.
Вечерело.
Солнце уже село, когда дорога вывела их к мосту через речку с темной, как густо заваренный чай, водой. В низких берегах реки засел густой тростник с камышом, а вода заросла желтоголовой кувшинкой. На том берегу две старые ивы, низко склонившись, разглядывали в воде свои корявые, скрюченные ветви. Деревянный горбатенький мост был, видимо, построен до первой мировой войны, да и то на скорую руку. У моста даже были тоненькие перильца. А для чего — неизвестно. Скорее всего для красы. Они были настолько ветхи, что их, наверное, облетали даже мухи.
Сократилин спустился на мост. Середину моста поддерживали два столба, почему-то даже не скрепленные. Прошлись по мосту, потопали. Левцов прыгнул. Мост покачнулся, но ничего, устоял.
— Ну что ты скажешь, старшина, про этот чудо-мост? — спросил Левцов.
— Хреново наше дело, Ричард Львиное Сердце. — Богдан потрогал на гимнастерке Левцова пуговицу, повертел ее. — А может, попробуем?
— С ума сошел! Он же на соплях.
Богдан вздохнул:
— Конечно. А все-таки? Ведь чего мы только не пережили! И теперь бросать просто так исправную машину обидно. Я все-таки попробую.
— А если провалишься?
— Наверное, вылезу. Речка-то вшивая.
— Не проскочить. А впрочем, — Левцов взял Сократилина за руки, пожал их, — давай, старшина!
— Правильно. Или пан, или пропал, — сказал Могилкин.
В машине остался один Сократилин. Левцов с Могилкиным перешли мост и наблюдали за Сократилиным с противоположного берега. Богдан решил проскочить мост на бешеной скорости. И чтоб иметь разбег, далеко отъехал назад. Реку и мост спеленали серые сумерки. Темным пятном маячил танк. И было очень тихо.
Тишину разодрал рев мотора. Танк ринулся к мосту. Могилкин не понял, кто застонал: Левцов ли, мост ли или он сам. Но он очень хорошо слышал стон и видел, как мост повело вправо, потом влево, потом его изогнуло, как резиновый. Могилкину стало до ужаса страшно. Он закрыл глаза и сквозь рев мотора услышал сначала слабый треск, а потом грохот. Все смешалось — и рев, и треск, и грохот. Могилкин открыл глаза и в пяти метрах от себя увидел открытый люк танка и белое, как бумага, лицо Сократилина.
— Переехал, — прошептал Могилкин.
— А мост? Цел мост? — шепотом спросил Богдан.
— Хана мосту! Как не бывало! Один столб торчит, — сказал Левцов, снял пилотку, помял ее и опять напялил на макушку. — Ну, брат… Такое и в кино не покажут. Молодец. Какой же ты молодчина, старшина, и сам не понимаешь!
Могилкину тоже хотелось похвалить Сократилина, но у него не находилось подходящих слов.
— Вот здорово! А я-то напугался! — сквозь слезы выдавил Могилкин и вытер рукавом гимнастерки глаза.