На войне как на войне
Шрифт:
Бянкин, видя, как командир вяло шевелит ложкой, заметил, что баланда сегодня жидковата. Саня, не чувствуя вкуса, утвердительно кивнул головой. Хотя суп был обычный – и наваристый, и довольно-таки густой, – Осип Бянкин руганул чмошников и, не спуская глаз с командира, вынул из коробки банку свиной тушенки. Подкинул ее, как мяч, поймал и поставил перед Саней. Домешек тоже взял банку и тоже ее подкинул.
– Ни-ни, – замотал головой Саня.
– Ну, товарищ лейтенант! – жалобно протянул Домешек.
Когда экипаж с
– По уставу не положено, – сказал Саня.
Бянкин вынул из кармана нож.
– Лейтенант, неравно убьют, так зачем же добру пропадать.
– А если не убьют, то на тетушкином аттестате проживем, – заявил Щербак.
Саня помолчал, вздохнул и махнул рукой. Возражал он не потому, что был такой уж дотошный хранитель уставных норм, а просто потому, что был командир. И если бы заряжающий с наводчиком не проявили инициативы насчет тушенки, то он проявил бы ее сам.
Позавтракав, экипаж закурил и, покурив, нехотя поднялся и стал готовить машину к маршу. Свернули брезент и накрыли им снарядные ящики, которые были штабелем сложены над мотором самоходки. По обеим сторонам машины и сзади, над трансмиссией, лежали толстые бревна, к которым были привязаны бочки с горючим и маслом. Самоходный полк в составе 6-го корпуса 3-й Гвардейской танковой армии после прорыва обороны немцев должен был выйти на оперативный простор. Об этом Малешкину не докладывали, но он сам догадывался, потому как машина его была загружена снарядами и горючим до отказа.
Саня лично проверял крепление бочек и боеукладку. Все было в порядке. Малешкин спрыгнул с машины, критически осмотрел ходовую часть. Ему показалось, что с правой стороны гусеничная лента сильно провисла.
– Гришка! – закричал Саня.
– Чего?
– Подтяни правый ленивец.
– Ладно.
Однако Щербак даже не пошевелился. Он сидел в машине и, не зная, что ему делать, тер пальцем стекло тахометра. Приказ командира донесся до него издалека, как эхо, он так же, как эхо, ответил: «Ладно». Механик-водитель не любил самоходку и боялся ее. Сокровенной мечтой Щербака было перебраться в ремонтную роту. Но перебраться туда не так-то просто, особенно когда сидишь за рычагами машины. «Вот было б счастье, если б фриц закатал болванку в моторный отсек: машине капут, и все живы».
В передний люк просунулось злое лицо Малешкина.
– Ты чего ж сидишь, обормот грязный! Я кому сказал подтянуть гусеницы? Ну, погоди, ты меня выведешь из терпения!
Щербак заторопился, стал искать натяжной ключ, приговаривая:
– Сейчас, сейчас, товарищ лейтенант, все будет в порядке.
Поиски ключа продолжались долго, наконец ключ был найден заряжающим Осипом Бянкиным. Втроем они стали подтягивать ленивец, но ленивец не поддавался: он был натянут до отказа.
– Надо выбрасывать трак, – заявил ефрейтор.
– Надо, –
– Давайте выбрасывать. Бянкин, тащи паука с выколоткой, – приказал Саня.
Бянкин нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу, ударил по ней каблуком и решительно плюнул:
– И так сойдет, лейтенант.
– А если свалится?
– Хрен свалится, – заявил Бянкин.
Авторитет ефрейтора в экипаже был непоколебим. Малешкин облегченно вздохнул. Выбрасывать траки – грязная и утомительная работа. А Саня с минуты на минуту ждал команду: «Заводи».
– Щербак, у тебя все готово? – отрывисто спросил Саня. Щербак козырнул:
– Так точно, товарищ лейтенант.
– У тебя, Бянкин?
Заряжающий пожал плечами:
– Мои снаряды всегда готовы.
– Домешек? Где наводчик?
Саня оглянулся. Домешек стоял сзади. Вид его испугал Саню. Вернее, он не увидел самого Домешека. Он увидел длинный белый, как у грача, нос и огромные белки, которые, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Домешек протянул Сане руку:
– Вот…
– Что это? – спросил Саня.
– Чека… от гранаты.
Саня ничего не понимал, не понимали и Щербак с ефрейтором. Но всем вдруг стало страшно.
– Я проверял в сумках гранаты и не знаю как… вытащил чеку. – Домешек хотел улыбнуться, но вместо улыбки лицо его задрожало и сморщилось.
У Малешкина обмякли ноги, и все вокруг стало нереально маленьким и серым.
– Граната без чеки в сумке? – спросил ефрейтор.
Домешек кивнул и, схватившись за голову, сел прямо в снег.
– Почему же она не взорвалась? – вслух подумал Саня.
– Наверное, трубку взрывателя прижало. А то б она рванула. – И Бянкин зябко поежился.
– Что же теперь делать-то?
Саня по очереди посмотрел на своих ребят. Домешек сидел на снегу и тупо разглядывал ладонь, на которой лежала чека. Щербак, уставясь на самоходку, размазывал по лицу грязь. Ефрейтор Бянкин сворачивал цигарку и никак не мог свернуть: то просыпался табак, то рвалась бумага.
Малешкина сковал ужас. Его самоходка, родной дом, превратилась в огромную глыбу взрывчатки. Малейший толчок – капсуль-детонатор срабатывает, и… Саня закрыл глаза и увидел огромный взрыв, а на месте машины – черную яму. Он невольно попятился.
– Дела так дела, – протянул Бянкин; ему все-таки удалось свернуть папироску и закурить.
Малешкин взглянул на ефрейтора, который жадно глотал дым, и протянул руку. Бянкин отдал ему окурок. Саня затянулся, обжег губы и опять рассеянно спросил:
– Что же делать-то теперь, а? Если взорвется машина, нам всем… – и не договорил.
Впрочем, все поняли и молчали. И в этом молчании младший лейтенант Малешкин почувствовал, что теперь все зависит от него. Он командир, он за все в ответе. Саня закрыл ладонью глаза, стиснул зубы.