На войне как на войне
Шрифт:
Саня обиделся:
– А чего мне врать?
– Смелый ты мужик. Я не полез бы за этой гранатой.
Саня подозрительно скосил на приятеля глаза.
– Ни за что бы не полез! – решительно заявил Пашка и хлопнул Саню по спине. – Храбрец ты, Малешкин!
Сане это очень польстило, и он решил отплатить той же монетой.
– А сам-то какой? Один против шести «тигров» сражался.
– Ну, сравнил. «Тигры» – другое дело. А тут верная амба. Ты сам не представляешь, какой ты отчаянный!
Саня грустно
– Отчаянный… А с машины все равно снимут.
– Чудак ты! Нашел, о чем горевать. – Пашка взял Малешкина за воротник шубы и сильно встряхнул. – Не дрейфь, Саня! Все, что ни делается, все к лучшему.
– .
И, оставив Малешкина в недоумении, побежал к своей самоходке.
Саня смотрел ему вслед и думал: «Треплется Пашка или взаправду?» И в конце концов решил, что треплется. Нахватал орденов, вот и ломается. Знает, что его с машины ни за что никто не снимет. А если б сняли, небось как сумасшедший бы забегал. «А меня снимут! Кому нужен такой неудачник? Боже мой, как мне не везет!»
У Сани так больно защемило сердце, что он потихоньку застонал. Мысль, что через десять – пятнадцать минут придет капитан Сергачев и грубо объявит: «Малешкин, собирай манатки и хиляй в резерв», – теперь ни на секунду не оставляла младшего лейтенанта. Ему было так тяжело и тоскливо, что хоть ложись на дорогу и помирай.
Он подошел к самоходке и равнодушно посмотрел на нее. Самоходка, задрав вверх тупое, с длинным носом рыло, казалось, к чему-то принюхивалась. В открытые люки сыпался снег. Саня хотел крикнуть: «Эй, закройте люки!» – но, подумав, что теперь он тут не хозяин, махнул рукой.
Экипаж по-прежнему сидел под брезентом. Домешек что-то рассказывал.
С каким удовольствием Саня посидел бы сейчас с ними! И Малешкина, как волна, захлестнула обида и на комбата, и на командира полка, и на замполита, и на Домешека с заряжающим – на всех, кому в эту минуту было лучше, чем ему.
– За что? За что? Что я им плохого сделал? – прошептал Саня, и из глаз у него посыпались горькие, злые слезы.
Экипаж закурил. Из-под брезента пополз сизый махорочный дым. Бянкин закашлялся с надрывом, как старик, и, откашлявшись, прохрипел:
– Интересно, мы когда-нибудь поедем?
– А куда торопиться? – спросил Щербак.
– Гришка мудр, как змий, – заметил Домешек.
Щербак зевнул:
– Пока стоим, повара могли бы уже и кашу сварить. Да разве чмошники пошевелятся?
– А наш командир ничего, не из трусливых, – задумчиво проговорил ефрейтор Бянкин.
Саня притаился и смахнул ладонью слезы.
Щербак презрительно хмыкнул.
– А ты бы полез за гранатой? – закричал на него Домешек.
– Приказали б – и полез.
– «Полез»! – передразнил водителя ефрейтор. – У самого от страха шары на лоб вылезли.
Щербак обиделся не на шутку.
– Вы меня видели в бою? Не
– Дай бог доехать до них! – серьёзно сказал ефрейтор. – Ты думаешь на этой проволоке далеко уехать?
– У первого подбитого танка сниму тягу и поставлю.
– Проще пойти в техчасть, взять эту тягу и поставить.
– Конечно. Два часа уже стоим. Не выйдет из тебя, Гришка, путного водителя. Ни хрена не выйдет, – заключил Домешек и вылез из-под брезента.
– Лейтенант, долго мы еще здесь стоять будем?
Саня тяжко вздохнул:
– Не знаю.
Ефрейтор выразительно посмотрел на Щербака. Тот взмахнул руками, спрыгнул с машины и, сгорбясь, побежал в техчасть. Саня невольно улыбнулся:
– Здорово вы его продраили.
– Ничего, лейтенант, мы его обстругаем – гладенький будет! – весело крикнул Домешек.
Если бы эти слова Саня услышал час назад, как бы он радовался. Теперь же ему от них стало невыносимо больно. Поборов слезы, он приказал наводчику немедленно вывернуть из гранат взрыватели и сложить их отдельно в коробку. А чтоб приказание звучало весомее, добавил:
– Это приказ командира полка.
Наводчик гаркнул: «Есть!» – и нырнул в люк. Силы, которые Саня собрал, чтоб отдать приказание, мгновенно покинули его. Он привалился спиной к самоходке, тоскливо посмотрел на лес, на ворону, которая снялась с сосны и, лениво махая крыльями, полетела над полем, почти задевая брюхом снег. Так она летела вплоть до рыжей скирды и только над ней взмыла, уселась и замерла.
– Лейтенант, что с вами? – спросил Бянкин.
Саня вздрогнул и торопливо ответил:
– Так… ничего… А что?
– Да вы как будто не в себе.
У Сани невольно сморщилось лицо и дрогнули губы.
– Ты доложил комбату о гранате?
– Я. А что?
– Так, ничего… Правильно сделал.
Повернувшись спиной к заряжающему, Саня пошел вдоль машины, остановился у люка механика-водителя и долго смотрел на запорошенный снегом лист брони, а потом, сам не зная для чего, аршинными буквами написал на ней пальцем: «МАЛЕШКИН».
Заряжающий взобрался на самоходку и стал передвигать снарядные ящики. Саня не понимал, зачем он это делает; видимо, не понимал и сам заряжающий.
От головы колонны на разные голоса покатился крик: «Лейтенанта Беззубцева к начальнику штаба!» Ефрейтор Бянкин во всю мощь своих легких с каким-то озорством заревел:
– Лейтенант Беззубцев, к начальнику штаба!
– Чего ты орешь, идиот? Беззубцев уже давно в штабе, а ты орешь, – сказал, вылезая из машины, Домешек.
– Да так! Скучно, холодно! – Бянкин замолотил по броне каблуками. – Самоходочка моя окаянная, поговорим с тобой, ненаглядная. Эй, лейтенант, добьем энзе?
Саня махнул рукой.