На все четыре...
Шрифт:
— Ну, не знаю, — не сдавался я. — Я б, наверное, не смог раков есть, если б знал, что он с трупа кормился.
— Не голодал ты по настоящему! — немного сумрачно ответил Грека. — А когда мелким жрать нечего? Когда они от голода норовят только что посаженную картошку, ещё не взошедшую даже, выкопать и съесть? Там ракам, как манне небесной, рад будешь. И тебе уже глубоко похрен, что там они жрали до этого.
— Но ты же с Увала? У вас, говорят, мощный анклав. Много магазинов. Пограничный институт, Сельхоз-академия, с Кетовским
Грека помолчал, немного искоса поглядывая на меня, и, наконец, решился. Сказал вполголоса:
— Это я этим сказал, что с Увала. Так-то меня ниже по течению поймали. Напротив Белого яра. А на самом деле мы ещё дальше живем. Приволье. Это рядом с Галкино вторым.
— Понятия не имею где это.
— Короче, это на том берегу в сторону Падеринки. Немного не доезжая. В лесу деревушка маленькая.
— Далеко это? Ну Падеринка ваша.
— Ну если черту города от Омского моста считать, то километров 10–12. До аэропорта, получается, 15 будет, наверное.
— Ну, в принципе — рядом.
— Так-то да. Но на том берегу. А мостов рядом нет. Омский самый ближний. Да и в лесу спрятана деревенька. Короче, место укромное. Потому-то про нас никто, до поры, не знает. Вот только и выживать самим приходится… А кроме меня там взрослых нет. И, потому, мне никак нельзя проигрывать! Без меня мои не выживут. Мне кровь из носа нужно вернуться домой.
И Грека снова пошёл на тренажеры. А я внезапно помрачнел. Мне тоже никак нельзя проигрывать. Как там они справляются без меня? Почему-то резко заболело сердце. Я аж удивился. Никогда с сердцем проблем не было. Ни в той жизни, ни, тем более, здесь. Какое нафиг сердце в 14-ть то лет? Но вот ноет, и не пойми отчего. Неприятность, что ли, чует? Настроение катастрофически упало.
Эльба
Как не странно, малыши не плакали. Сгрудившись в кучку они испуганно таращились на крохотное синее тельце, вытащенное из воды. Зато рыдала в голос опять не досмотревшая за мелкими Кира. Да и другие девчонки не отставали. Даже Немец и Шрам стыдливо прятали глаза. Не пристало серьёзным парням проявлять слабость. Морщат сурово лица. А в глазах всё та же растерянность и беспомощность, как и у самой Эльбы.
— Как мы Шише об этом расскажем, когда он вернётся? — хмуро спросил Шрам, — Типа: «прости, но мы не уследили?»
— Заткнись, а? Без тебя тошно, — поморщилась Эльба. — Что с Кирой делать, лучше скажите? Опять у неё косяки. То вон Алиска к Тётке от присмотра сбегает, то, теперь вот…
— А что, Кира, — вроде как, даже удивился Шрам. — Она сама ещё соплюха зелёная. И, кстати, плавать тоже не умеет. Даже если б увидела, ничем бы помочь не смогла.
— Она не увидела! И, не в первый раз уже. А плавать надо учить, значит! Всех учить! Чтоб больше подобное не повторялось. Даже самых маленьких!
Эльба отвернулась, пряча
Глава 8
Настроение у меня ещё больше ушло в минус, когда вернувшись с Грекой с тренажеров, первой, кого я увидел, была эта «Хатико» в девичьем исполнении, опять упрямо стоящая у прутьев решетки и с надеждой смотрящая на проходящих мимо. Все милого своего ждёт? Похоже на то.
По её обреченно подавленному виду было ясно, что всё про своего избранника она уже поняла. Но и уйти, плюнув, она тоже не могла. Похоже, где-то на самом дне её сознания ещё теплилась робкая надежда на чудо. А вдруг? А вдруг он всё-таки придет сейчас? И она опять покорно стоит у ограды.
Смотреть на это было откровенно тяжело. Ну почему девчонки такие дуры? Почему? Вечно влюбляются во всяких уродов? Блин, да ни один парень недостоин такой собачей преданности. Тем более этот Иуда. Но ей же это не объяснишь. Вот и остается только досадливо морщиться, натыкаясь взглядом на её фигурку.
Впрочем, глаза она мозолила не одному мне. Я и сам не увидел в какой момент к ней подошел армянчик Браза и нахально попытался приобнять ее.
— Э-э, красавица, зачем грустишь одна? Плюнь на этого Краба, не придет он. Хочешь я тебя утешу?
Доброволец издевался. Об этом яснее ясного говорил его глумливый тон и ехидная усмешка. Нава вырвалась из его объятий и, чуть отскочила в сторону, но ничего не сделала нахалу. Даже не огрызнулась. Нет, девчонка тут явно по ошибке. Не знаю как она своей шашкой владеет, но по характеру она не боец. Совершенно.
— Отвали от неё, козел! — тонкий мальчишечий голос звонко прогремел на всю арену. Вот кому бойцового духа не занимать.
Дон — вчерашний триумфатор стоял перед армянчиком, выпрямившись во весь свой невеликий рост, гордо вскинув подбородок и сжав кулачки. Он весь был как одна натянутая струна. По всем прикидкам, он должен пластом лежать весь день, занимаясь самобичеванием и переживаниями после первого убийства в своей жизни. А он вот… Стоит, едва ли доставая своей макушкой до подбородка Бразы, и метает молнии из глаз. Боец!
— Э-э, ты, слышь. Ты чо такой дерзкий, салага? Если первый круг прошёл, так уже в себя поверил?
— Тебе же ясно сказали: оставь девчонку в покое! — Рядом с напружиненным мальчишкой возник куда более серьезный защитник в лице Арбуза. Всё-таки видна в ним какая-то военная косточка, видна.
— Э-э, а твое какое дело? Ты куда вообще вылез? Тоже утешать лезешь? Так я первым был. Твой номер двадцатый, понял, да?
Мы с Грекой переглянулись и, не обмолвившись ни словом, молча поднялись на ноги и тоже двинулись к месту разборок.
— Усохни, «утешитель» — из-за второго плеча Дона, и не думающего уходить, появилось злое лицо Серафимы-Хиросимы. — Вали давай. Тебе же русским языком сказали: тебе тут не рады.
— А ты чо так базлаешь? — Браза тоже злобно щерится в ответ, но обороты сбавляет. Одно дело наезжать на безответную жертву, или, даже, на мелкого пацана и, совсем другое дело, когда напротив тебя стоит трое противников. Поневоле призадумаешься. — Тебя вообще кто спрашивает? Твой день 8 марта, так что сиди и молчи.