На все четыре...
Шрифт:
Больше мы не проронили ни слова. Ведьма обработала мою кисть и, перебинтовав ее, ладом вышла вместе со вторым молчаливым охранником. А я снова погрузился в привычную уже рефлексию. Чем-то слова медички меня всё-таки зацепили, и я вновь полез копаться в самом себе. Это — как ковырять заживающую ранку. Вот, вроде, и понимаешь, что по уму надо бы дать ей полностью затянуться, но удержаться и не подцепить ногтем подживающую коросточку просто выше твоих сил. Так и у меня с самокопанием. Толку ноль. Один вред. Но, зато — удержаться невозможно.
Попытался понять, что именно зацепило меня в ее словах и взглядах. На что срезонировало? Гм… Трудно сказать. Что-то такое неуловимое. Почему-то
Ну тут уже просто. Стоило лишь правильно сформулировать вопрос и ответ сам пришел ко мне. Чувство вины. Да, боль от потерь порождает во мне дикое чувство вины и ответственности за все происходящее. Умом-то я понимаю, что моей вины, по большому счету, нет. Я — раб обстоятельств. Но подсознание считает иначе. Я чувствую себя ответственным за всё, происходящее на арене.
Нава. Бедная девочка, преданная своим возлюбленным. Какое я имею к ней отношение? Но, почему-то, вспоминая её, меня охватывает дичайший приступ злобы к этому альфонсу, приведшему её на арену. Предавшему и продавшему её. Ну и к Шварцу, конечно же, вальяжно возлежащему на своих подушках и высокомерно тычащему пальцем вниз. «Император» хренов. В чём тут моя вина? В чём? Не знаю. Но чувствам чужда логика. Я чувствовал, что тут есть доля и моей вины.
Скотинина. Боевая девчонка. И, пусть, она даже не была "своей». Она держалась наособицу ото всех нас. Но, вспоминая бледного семилетнего мальчика, расширенными от ужаса глазами смотрящего на умирающую сестру, я тоже испытывал чувство вины. За что? Бог весть. Но доводы рассудка тут бессильны.
Арбуз. Прямой и честный парень. Я, даже, не успел толком узнать его. Но тот внутренний стержень чести и долга, что был в нём, я сумел оценить. Ну тут уже можно даже какие-никакие доводы своей вины найти. Типа: не стоило дожидаться его боя, а действовать сразу. Поднимать бунт, пока мы все ещё были живы. Не искать новых участников, а действовать с теми, кто был. Может быть хоть у кого-то были бы шансы вырваться. А так… все погибаем один за другим.
Грека. Единственный, кого из участников я назвал бы своим другом. Настоящим. Таким, какие бывают — один и на всю жизнь. Где-то там у него остался маленький и бедный анклав, который обязательно загнётся без его руководства. С его смертью погибнет и его анклав. Маленькие дети, не способные прокормить себя сами. Их судьба тоже висит на моей совести пудовыми гирями.
Хиросима… Тут, даже — мысленно прикасаться к её образу жутко больно. И дикое чувство стыда за ту нелепую попытку уклониться от ответа и перевести все в шутку, на её честно заданный вопрос: «Что ты будешь делать если нас сведут вместе на арене?» Казалось бы, какой смысл в этом? Ей достался другой противник. Но я никак не могу
Вот и получается в итоге, что я ощущаю себя виноватым в их смертях и, потому, подсознательно и провоцирую окружающих на агрессию по отношению к себе. Звучит — дико нелогично, но оно так и есть!
Снова загремел засов и в каморку снова заглянул угрюмый Сиплый.
— Вставай, давай. Тебя Шварц вызывает.
Медленно повернув голову в его сторону я нехотя проворчал:
— Я вам что, собачка — по первому свисту подскакивать? Если кому надо — пускай сами ко мне приходят.
— Ах ты! — Сиплый аж задохнулся от гнева и с самым решительным видом направился ко мне, помахивая резиновой дубинкой. Во мне же боролись два противоречивых желания. Первое: купировать только что спровоцированный конфликт невинным вопросом: «А кто вместо меня вечером на арену выйдет, если ты сейчас…», а второе — принять бой. Вот прям здесь и сейчас. Сколько можно терпеть? И, к моему искреннему удивлению, я чувствовал, что второе желание явно перевешивает! Похоже, психика у меня вс ж таки нарушена. Явное ж отклонение. Так откровенно нарываться на опиздюливание…
Но даже отстраненно наблюдая за вывертами собственной психики, я и не подумал противиться нахлынувшему желанию. И, потому, когда Сиплый подошёл, я сжался в комок, поджав под себя ноги (пусть думает, что я боюсь его дубинки), и, когда тот замахнулся на меня своим дубинатором, резко выпрямился, ударив обеими ногами куда-то в живот охраннику.
Увы, но красиво отшвырнуть его так, чтоб еще и согнулся от боли, у меня не вышло. Сиплый был опытным бойцом и такой вот бунт, по всему видать, усмирял не в первый раз. Увидав самое начало моего движения — он чуть-чуть отстранился, выгнувшись назад так, что мои ноги лишь едва-едва достали до его живота, не нанеся никакого урона, а вот его дубинка, припечатавшая меня по ляжкея, заставила сорваться последним запретам, что еще сдерживали меня.
Не дожидаясь пока он сделает новый замах (одного-то удара хватило по самое не могу), я используя энергию, с которой выбрасывал ноги, утвердил их теперь на полу и сам вылетел из кровати бросаясь на Сиплого. Никаких хитрых маневров или приёмчиков. Просто сам, всем телом, впечатываясь в охранника. А точнее сшибая его с ног (благо, он попытался в этот момент, как раз переступить ногами и потерял равновесие) и впечатывая его в стену камеры.
Сиплый был старше меня и куда физически сильнее. Так что я ни на секунду не обольщался — это его не остановит. К тому же от дверей на помощь своему начальнику спешил еще один охранник. Времени у меня нет совсем. И использовать как оружие тут нечего. Если только…
Небольшой столик, стоявший возле кровати, от удара ноги подлетел в воздух, перевернувшись в полете вверх ножками, заставив подходящего охранника чуть отшатнуться (в его же сторону столик пинал). А Сиплый успел в это время прийти в себя и с силой оттолкнул меня. А силы ему было не занимать. Я отлетел как мячик от стены. Почти.
Я не стал сопротивляться его швырянию. Не пытался устоять на ногах. Наоборот, я сам рухнул в ту сторону, в которую он меня толкал. Но, при этом, не выпускал его ветровку, в которую я вцепился, скомкав её на его груди. И, против двойного рывка (своего собственного, да еще и помноженного на мое ускорение) он не устоял, полетев на пол вслед за мной.