На задворках галактики. Трилогия
Шрифт:
Она покачала головой.
— В том–то и дело, Максим, что не можете.
— Понимаю. Потенциально я враг, пока не доказано обратное. Какая же судьба меня ждёт, ежели я окажусь врагом явным? Снова куда–нибудь в лагерь? Или теперь, по нынешним временам, лагеря не нужны? Сразу в расход?
— Вы так сразу с места в карьер… Считается неприличным отвечать вопросом на вопрос, но я рискну нарушить приличия. Неужели я по–вашему здесь и сейчас стану отвечать на такие ваши вопросы?
Он лишь пожал плечами, а она поймав его взгляд спросила совершенно будничным тоном:
— Максим, вам знакома Татьяна Велиславовна Косенко?
Внешне Масканин
— Вы знаете, что она носит ребёнка от вас?
Сперва он не сразу понял смысл вопроса. Затем со зрением случилось на долю секунды расстройство: всё пространство камеры будто бы резко "поплыло", уменьшившись в размерах, а лицо Хельги мгновенно выросло в размерах. Было в этом эффекте что–то знакомое, откуда–то он знал, что так бывает, когда пытаются что–то внушить. Затем всё так же резко вернулось к прежним размерам и на краткий миг наступил иной глюк: он увидел Хельгу сразу со всех сторон одновременно, сзади, спереди, с боков, сверху и снизу.
— Это правда? — тихо прошептал он, а может быть подумал.
— Правда, — кивнула она, довольная, что получилось таки его раскрыть, хоть не надолго и не полностью, но всё же.
— Как она? И где теперь она?
— В Юрьеве, у родителей. У неё всё хорошо.
Он кивнул, потупился и вдруг вздёрнул подбородок с вопросом:
— Там в изоляторе, когда я в отключке был… меня никто из медсестричек?…
— Ммм… — Хельга развела руками. — Да трогали. Все переодевания и процедуры медсёстры делали. Откуда нам было знать? Честно говоря, не до этого было. Вас и вашего напарника требовалось хорошенько "почистить". И… медперсонал на базе в основном женский.
— Что ж вы сделали? Как же я теперь невесту обниму?
— Понимаю… Придётся ждать. Пока родит. Другого выхода у вас нет. Так что, если пройдёте проверку…
— Ххэ… А если нет? Тут в Пустошах и выбросите? Разбередили мне… Когда вы свои опыты закончите?
— Хотите, Максим, вновь услышать мой ответный вопрос?
Масканин отвернулся и произнёс:
— Уходите, Хельга, прошу вас. Мне не приятно и трудно разговаривать в таком ключе с красивой женщиной. Не о такой встрече с соотечественниками я мечтал в последнее время. Да и сомневаюсь, что вы моя соотечественница.
Хельга пожала плечами и поздравила себя с успехом. Для себя отметила, что не смотря на всю холодность и раздражённость Масканина, она всё же вызвала в нём интерес, хотя этот интерес ни к чему не привёл бы. Она это почувствовала на уровне женского чутья. Тем более после не совсем красивого способа его прощупать, к тому же выяснилось, что его касались другие женщины, когда невеста носит его ребёнка. По поверьям вольногоров беременных не должны касаться чужие мужчины, а отца ребёнка не должны касаться другие женщины кроме матери. Странно даже, Темискира изолирована в локусе, а подобные представления о тонких энергиях перекликаются с представлениями многих миров Большой вселенной.
Встав, Хельга напоследок искренне пожелала:
— Удачной проверки, Максим.
Скажи ему кто–нибудь раньше, что от хандры можно завыть, Масканин не поверил бы. Но сейчас, именно в этот момент его так и подмывало завыть. Но
После пребывания в изоляторе его перевели сюда, в тесный кубрик медицинского блока, откуда день за днём выводила по одному и тому же маршруту неизменная троица излишне хмурых неразговорчивых парней, облачённых в одинаковые белые комбинезоны, какие здесь на базе носили все имеющие отношение к медперсоналу. Вот только эта троица ну никак не соответствовала образу означенного персонала. Одинаково короткие стрижки, специфические движения хорошо тренированных людей и бросающаяся в глаза военная выправка. Ну хоть ведут себя вежливо и без всяких конвойных заморочек.
Изо дня в день его с утра водили по изолированному коридору в камеру с единственным креслом с застёжками для рук и ног и со странным колпаком, надеваемым на голову. Кресло было мягкое и удобное, в нём легко можно расслабиться, вот если б ещё не застёжки с колпаком и куча разноцветных проводов, что уходили прямо в заднюю стену камеры… И каждый раз одна и та же процедура: двое техников во всё тех же белых комбезах, но самого цивильного вида, надвигают на голову чёртов колпак, что–то там долго щёлкают с той стороны спинки и уходят. А потом откуда–то из потолка раздаются вопросы. И всё. Сами собой, помимо воли, возникают подробнейшие воспоминания и проносятся подобно скакуну, что летит галопом, а ты сидишь в этом кресле и словно сторонний наблюдатель просматриваешь собственными закрытыми глазами свои же воспоминания, заново переживаешь всё то, что было и что интересует этих неутомимых исследователей. А интересуют их в основном обстоятельства побега. И конечно же весь тот временной интервал, что был проведён в лагере. Но тут уж проблема. Всё что всплывало из глубин памяти было настолько туманным, что не получалось никакой удобоваримой для восприятия картины. И тогда раздражённые исследователи начинали задавать ключевые вопросы о жизни до лагеря. И вот тогда изредка начинаешь вспоминать то, что ещё недавно казалось напрочь забытым. Что ж, хоть какая–то польза от этой возни.
А потом всё это заканчивается и приходит понимание, что на сегодня всё — отстрелялся. Дальше возвращение в свой кубрик, где в общем–то уютно и нет порядком осточертевших белых тонов, как везде в медблоке. Можно валяться на кровати, можно отжиматься, можно ходить из одного в другой конец целых десять метров. Ах да, можно ещё приготовить кофе и закурить, завлаб на днях расщедрился и лично передал банку кофейного суррогата, сахар, электроплитку и две пачки второклассных сигарет "Северная Заря".
Кормёжка тут по распорядку, всегда доставлялась в кубрик на тележке. Кормили хорошо, наверное даже вкусно, не деликатесы конечно, но после недавних странствий, а особенно лагерной жратвы, здоровенный кусок мяса с гарниром и салатиком казался чем–то невероятным, почти сказочным. Так что, завтраки, обеды и ужины — то немногое, что хоть как–то скрашивало ежедневную обыденность, когда живёшь и не понимаешь своего статуса, кто ты здесь: пленник или всё же нет? Почему столько недоверия и в чём истинный смысл этих ежедневных процедур? Хорошо хоть кофе дали, пусть эрзац, но всё–таки. И сигареты зачем–то. Максим не курил, так эти пачки и валялись без дела.