На задворках галактики. Трилогия

Валидуда Александр Анатольевич

— В лоб их, падлюк, трёхдюймовка не возьмёт… — произнёс Роговников, рассматривая далёкие самоходки через дыру в стене.

— Угу… — Масканин повернулся к нему и скомандовал: — Давай, Роговников, пулей к Жарову. ПТО на прямую наводку, сорокавосьмилинейки [3] тоже.

— Есть! — тут же вскинулся егерь и умчал.

— Нечаев! Ты к Латышеву. Передашь, чтоб зенитчиков и ПРОГ Чергинца на Засницштрасе выдвигал. Задача — пресечь возможную попытку противника обойти Котельникова справа.

3

сорокавосьмилинейка —

в просторечии 122–мм дивизионная пушка–гаубица АД-25.

— Есть!

— Прошников! А ты бросай пока свой ранец и дуй к Зимневу. Его и всех командиров атакующих групп ко мне.

— Есть!

Оставшись в одиночестве, поручик подсел к оставленной рации, единственной уцелевшей в роте, и начал вызывать комбата. Сейчас был подходящий момент хорошенько ударить по противнику.

К перевёрнутому и разорванному надвое локомотиву Масканин бежал, что аж сердце выскакивало. Трескотня выстрелов слилась в одну сплошную какофонию, среди которой уже почти не различить голосов отдельных винтовок, автоматов и пулемётов. Атакующие группы, сведённые перед атакой в одну, ушли вперёд. Но местность до сих пор простреливалась насквозь и давать шанс какому–то меткому велгонцу поручик не собирался. Прошников со своей нелёгкой "эркой" не отставал, шумно сопел, кряхтел, но дистанцию выдерживал.

У ближайшей половины локомотива в воронке от бомбы засели егеря Котельникова, Масканин взял курс на них и рванул галопом, перепрыгивая на бегу через завалы мусора. Добежал и влетел в воронку, бросив под ноги верный винтарь. Прошников залетел следом, если б его не подхватили, наверное и шею себе сломал бы.

— Где… — выдохнул Масканин, унимая дыхалку. Бежать досюда рывками пришлось с километр. — Где ваш комбат?… Далеко? Нет?

— Там! — показал рукой егерь куда–то за спину. — Там в подвале. Там теперь новый КП.

— Тьфу, чёрт! — Масканин сплюнул, прикидывая дистанцию, и оглядел "соседей" [4] , восстанавливая дыхание. Четверо егерей, все молодые — лет по двадцать. Двое ранены. Один в ногу, второй тоже в ногу и похоже что под ключицу осколком зацепило. Видимо ранения не тяжёлые раз в строю остались и оружие держат.

Близкий разрыв накрыл воронку комьями смёрзшейся земли. Вскоре за ним грохнул ещё один и где–то рядом заткнулся станкач, похоже это по нему "скорпион" влупил. Поручик выглянул и поднёс к глазам бинокль. Видимость была плохой, обзору мешали товарняки и дым. Но всё же на глаза попалась чадящая самоходка с вырванным стволом и сорванными люками. Сквозь дым виднелась ещё одна, она не горела, но в оптику прекрасно различалась дыра в лобовой броне.

4

"соседи" — имеется в виду соседнее взаимодействующее подразделение.

"Скорпионы" начали медленно отползать, продолжая огрызаться огнём. Видать самоходчики просекли, что по ним ПТО работают. БТРы полыхали, у одного начал с громким треском рваться боезапас. Но велгонская пехота отходить не спешила и даже наоборот — рвалась вперёд, стремясь прорваться сквозь станцию. Оружие складывать велгонцы явно не намерены и всеми силами пытаются вырваться из города, защищать который

уже не имело никакого стратегического смысла. Если бы части корпуса Латышева не смогли столь стремительно взломать оборону вокруг Тарны и врезаться в город, квартал за кварталом выдавливая в упорных боях защитников, маршал Лерман не прекратил бы попытку деблокировать Тарну. Теперь же, когда судьба города практически решена, Лерман не видел смысла в намереньи прорываться во что бы то ни стало, сжигая в бессмысленных боях подошедшие резервы. Лерман теперь спешно выравнивал и стабилизировал оборону на Тарнском участке фронта, принеся в жертву гарнизон.

Огненный росчерк ударил по ещё одной отползающей самоходке. "Скорпион" продолжал пятиться, но вот рядом с корпусом пронёсся мимо следующий снаряд, за ним прямо в боковой триплекс попал другой. "Скорпион" встал и задымил, в открытых люках так и не появились фигурки в танкистских комбезах, видимо выбираться уже не кому.

— Чёрт! Не пойму… — поручик повернулся к егерям. — В каком подвале? Нихрена не понятно…

— Я проведу, — вызвался один из "соседей" и представился: — Егерь шестой роты второго батальона Громкий. Я знаю как пройти, раненых туда оттаскивал.

— Добре… Ну, погнали тогда!

Бежали под пулями часто залегая и меняя направление. Громкий на ходу пояснил, что кратчайшим путём не пройти, пришлось делать крюк, огибая разрушенный пакгауз. КП комбата-2 размещался в подвале кирпичной двухэтажки.

Провожатый залёг за обрушенной стрелой крана метрах в двадцати от дырявого как решето здания. Масканин и Прошников залегли рядом.

— Чего разлеглись–то?! — крикнули из двухэтажки. — Щас гранату кину!

— Я тебе кину! — заорал Громкий. — Я тебе так кину! Я тебе щас в зад её засуну! Своих не узнаёшь?!

— Громкий, ты что ли там горлопанишь?!

— Я!

— Не узнал! Долго жить будешь! Давай сюда!

— Пошли, — повернулся егерь. — Теперь не стрельнут.

Масканин сорвался за ним. Добежали до стены. В проёме лыбилась поцарапанная рожа часового с ручником, а где–то рядом звучал чей–то мат.

Часть подвала была отведена для тяжёлораненых. Громкий провёл по лабиринтам комнат и "сдал" "соседей" часовому у двери.

— Поручик Масканин, — представился Максим. — Мне к вашему комбату…

— Капитан Котельников в лазарете. Он тяжело ранен, — доложил возникший как из воздуха пожилой унтер. — Сейчас за него энша штабс–капитан Арефьев.

— Проводи.

Унтер кивнул и отворил дверь. А Масканин слегка напрягся от радости. Начштаб 2–го батальона Димка Арефьев ещё пару месяцев назад был у него ротным. После перевода Арефьева во второй бат, Максим его теперь видел крайне редко.

Со спины Димку было не узнать. Он стоял у стереотрубы в затёртом и засаленном бушлате и последними словами распекал по рации кого–то из подчинённых. Если б не знакомые интонации и голос — точно не узнать!

Наконец он стянул вольногорку, снял наушники, вернув шапку обратно на балду и, отложив тангенту, повернулся.

— Ба! Вот это да! Вот это встреча!

— Здорово, Дим! — крепко обнялся с ним Масканин.

— Ну и морда у тебя! — выдохнул Арефьев, разжав объятья. — Давно умывался?

— А ты себя–то видел? Носярой окоп рыл? Даже зубы в земле…

— Тьфу, зараза!.. — Арефьев отхарнул и сплюнул. — Пришлось и землицы пожрать…

— Командир! — обратился Прошников. — Подпоручик Латышев вызывает…