На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы
Шрифт:
Сказавшись больным, Сергей Яковлевич ушел со службы и вернулся домой. Здесь его поджидал сюрприз: у князя Афанасия вдруг прорезался первый зубик. Алиса была так счастлива, так часто заглядывала в ротик ребенку, что, наверное, оттого-то он и орал сегодня больше обычного.
– Сана! – раздраженно крикнул Мышецкий. – Заберите дитя от матери и ступайте с ним куда-нибудь в дальние комнаты. Я устал от крика…
Приказание было исполнено, но Алиса не обиделась. Очень редко Мышецкому удавалось вывести ее из равновесия.
– Хорошо, мой Serge, – ласково отозвалась она. – Пусть все будет так, как ты пожелаешь…
Только сейчас он заметил, что на жене новое платье. Светло-зеленый гроденабль, дополненный кружевным казакином, очень шел к ее стройной фигурке.
– Откуда это? – спросил Сергей Яковлевич.
– Ты никогда ничего не видишь, – ответила Алиса.
Она похвалилась перед мужем своим рукодельем: оконные бризбризы из бамбуковых палок и набор столовых меню, в которых грифельные доски были оправлены золоченым риполином.
– Тебе нравится? – спросила она. – Это я вычитала в журнале «Дамская жизнь»… Цветной мелок очень легко стирается после обеда, и тут же можно писать меню для ужина. Гостям это понравится!
– Но… зачем? – не понял Мышецкий.
– Не всегда же мы будем так жить. Когда-нибудь должны же мы принимать людей из общества…
Мышецкий вяло поднял и опустил длинную кисть руки:
– Навряд ли, милая! Арестантская рота – плохое общество, а мой жандарм и сам не напрашивается ко мне в гости.
Алиса с удовольствием пересчитала самодельные меню:
– Ровно полдюжины… Скажи – я хорошая хозяйка?
– Да, ты неплохая хозяйка. Но, очевидно, я плохой хозяин, если в доме об этом давно забыли… Почему-то, – вдруг вспомнил Мышецкий, – твоим кузенам, дорогая, достались покои лучше и светлее моих!
– Но их же – двое, – рассудила жена с улыбкой.
Совсем неожиданно Сергей Яковлевич подумал о ста рублях, которые навсегда оставлены в шатре султана Самсырбая, и ему стало жалко денег. Действительно, он живет проклятой жизнью: недосыпает, мучается, кружится в колесе интриг и обманов. Он небогат – живет только службою…
– А на что рассчитывают твои кузены? – спросил Сергей Яковлевич раздраженно.
Решительно поднялся в комнаты близнецов фон Гувениусов, остановился на пороге:
– Ну-с, молодые люди! Вы еще долго собираетесь сидеть на моей шее? Не пора ли служить?
– Мы готовы, – ответили близнецы хором. – Но нас никто не приглашает.
– Глупости! – возмутился Мышецкий. – К себе в правление я вас и не буду приглашать. Вас там проглотят и не выплюнут. Но в губернии множество частных контор и предприятий, изберите себе службу по вкусу…
Повернувшись к дверям, он на минутку еще задержался:
– Правда, у меня есть одно место – в комитете при
– Саранча? – переглянулись близнецы. – Но мы… дворяне! Это унизительно…
Сергей Яковлевич хлопнул дверью и прошел к себе. Прилег на диван. Долго курил, в раздумье глядя перед собой. Потом отбросил погасшую папиросу, перевернулся на бок и крепко заснул. Это было как раз то, что и требовалось ему сейчас: Мышецкий пробудился вечером, освеженный и вновь преисполненный жаждой деятельности.
Посмотрел на часы – время позднее. Придвинул к себе конторские счеты и долго щелкал костяшками, проверяя расход по содержанию мостовых. Выходило более пяти тысяч рублей – сумма, уже неподвластная решению губернской администрации. Но возиться с министерством финансов тоже нежелательно. Тогда он убавил стоимость подвоза щебенки и подвел итог под 4976 рублями – всё стало на свое место.
Мышецкий поставил свою подпись и, приседая, проделал несколько разминающих упражнений. В тишине вечернего дома он слышал, как похрустывают его колени.
И снова посмотрел на часы.
«Может, позвонить Чиколини?..» – подумал он.
Оказывается, полицмейстер как раз собирался отправиться в банк, в котором уже три ночи подряд сидела засада.
Сегодня Чиколини рассчитывал взять «эксов» на месте преступления с поличным.
– Бруно Иванович, – распорядился Мышецкий, – подъезжайте ко мне и отправимся в банк вместе. Мне все равно уже не заснуть этой ночью…
Он оделся попроще, запахнулся в плащ, вышел из дому. Из ночной темноты, пронизанной слабым сиянием редких фонарей, неслышно подкатила коляска на резиновых шинах. Чиколини подхватил губернатора и потом долго совал ему в руки что-то холодное и тяжелое.
– Возьмите, – говорил он, – специально для вас захватил. Может, пригодится.
– Нет, нет, нет, – отпихивался Мышецкий. – Даже не предлагайте, Бруно Иванович. Я оружия не люблю…
Два квартала перед банком прошли задворками Ломтева переулка, таясь вдоль заборов. Где-то далеко на окраинах бесновались собаки, отпугивая обираловцев. В потемках Чиколини приподнял в изгороди какую-то доску, почти силком просунул вице-губернатора головою вперед:
– Лезьте, ваше сиятельство, не бойтесь…
Очень тихо скрипнули черные двери банка. Сергей Яковлевич прямо лицом попал в мокрый ворс шинели городового.
Городовой пальцами ощупал его, спросил:
– Это кто ж будет?
– Иди ты… – выругался Мышецкий, отстраняясь.
– Обувку, – велели ему, – сымайте обувку…
Мышецкий разулся. Кто-то нащупал его руку и повлек за собой. Вице-губернатор оказался в большой комнате, в которой только чутьем угадывалось присутствие множества людей.
– Тихо, – шепнул ему Чиколини. – Идите сюда, я дам вам послушать.