На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Пикуль Валентин Саввич

Сергей Яковлевич несколько растерялся:

– Да, это так, но… Я ведь всегда могу объяснить, что эти деньги мои. Лично мои!

Кобзев смотрел на него как-то с сожалением:

– И, таким образом, вы распишетесь во взятке?..

Мышецкий выругался и отошел к Ениколопову.

– Вадим Аркадьевич, как у вас дела?

– Жду студентов из Казани.

– Понимаю – одному трудно.

– Две руки, князь.

– Сколько у вас человек в карантине?

– Сто шестнадцать.

– Сами пришли?

–

Что вы говорите, князь! – изумился Ениколопов. – Я вырвал их из этой толпы с мясом и кровью. Эти скоты обуяны только одной мечтой: поскорее бежать дальше…

– Их можно понять, – вступился Борисяк. – Вы бы на их месте развили еще не такую прыть!

– А ты помалкивай… фельдшер коровий!

– Господа, – сказал Кобзев, – вы опять? Прекратите.

– Хотя бы ради меня, – добавил Мышецкий.

Ениколопов что-то уронил на землю и нагнулся: в задней части его брюк, скрытые под балахоном, проступили очертания пистолета. «Вот где он таскает его», – машинально подумал Мышецкий и тронул за рукав Борисяка:

– Савва Кириллыч, а что это за тряпка болтается там?

– Флаг, – пояснил инспектор. – Это едущие на томские земли, вот и держатся скопом. А там, левее, тобольская партия. Челябские отгородились телегами…

– Как вы можете разбираться в этой немыслимой свалке? – невольно восхитился Сергей Яковлевич.

– Скоро и вы разберетесь… – ответил Борисяк угрюмо.

Покидая Свищево поле, Мышецкий задержался перед Ени-колоповым, спросил со всей любезностью:

– Вадим Аркадьевич, как вы лечите явно больных?

– Я не даю им убежать из барака – в этом и заключается мой испытанный метод!

– Однако же…

– Да, – резко ответил врач, – я знаю, что существуют теплые промывания танином. Но клизмами ведает господин Борисяк, пусть он вам и расскажет…

«Отчего у них такая ненависть?» – раздумывал Мышецкий, возвращаясь в город. На окраине он еще нагнал Чиколини, шагавшего по обочине:

– Бруно Иванович, садитесь – подвезу!

Полицмейстер чуть не расплакался от избытка благодарности:

– О, вот спасибо вам, князь, вот спасибо… А то ведь, знаете, прямо ноги отваливаются. Туда-сюда – целый божин-ный день, как собака худая!

– А где же ваши лошади?

– Да, понимаете ли, князь, Влахопулов моду завел: дорогу перед своей дачей поливать от пыли. Вот и гоняет лошадей с пожарным насосом… То ли дело было в Липецке! Как вспомню – душа обмирает. Вот уж городок хороший. А обыватели – одно удовольствие. Бывало, иду по улице, так, почитай, из каждого окошка меня окликают, зовут чай с медом пить!

Коляску сильно встряхнуло. Мышецкий обхватил полицмейстера за спину и, чтобы не слышал кучер, спросил на ухо:

– Как в банке?

Чиколини был очень растроган губернаторским объятием.

– Завтра, наверное, – ответил он, также на ухо. – Ежели угодно,

ваше сиятельство, так позову вас.

– А вы будете там?

– Этим и кормлюсь, ваше сиятельство…

Грязь на дороге уже подсохла, образовав острые твердые бугры, среди которых торчали потерянные галоши. Какой-то неопрятный старик, обитатель Петуховки или Обираловки, с мешком за плечами, выковыривал эти галоши палкой из выбоин: всяк человек на Руси чем может, тем и кормится!

– Надо бы взяться и за мостовые, – рассудил Сергей Яковлевич. – Пора уже, пора…

Эта мысль – взяться с ходу за благоустройство города – ему понравилась, и Мышецкий сразу же вызвал к себе Ползищева – губернского инженера и архитектора.

Очень был почтительный господин: выслушал губернатора с таким похвальным усердием, что чуть не лопнул тут же, в кабинете, силясь охватить весь замысел.

– Накажите в казенную палату, – скороговоркой произнес Мышецкий, – заготовить оценочную стоимость частных зданий и составьте схему протяженности мостовых перед ними… Домовладелец впредь будет обязан отвечать за состояние мостовой перед своим жилищем. Ясно?

«Поклонник Ренессанса» (губернская больница в блямбах и завитухах была его творением) кое-как освоил приказание и явно приуныл.

– А не лучше ли, ваше сиятельство, иметь дело с подрядчиками через думу? – предложил Ползищев. – Вопрос о мостовых в нашем Уренске самый болезненный, ибо по мостовым все ходят, но никто не считает мостовую своей собственностью.

Сергея Яковлевича это возражение не устраивало, и он выслал архитектора из кабинета. Огурцов, однако, вступился за уренского Палладио:

– Ваше сиятельство, а ведь он прав! Надо бы через подрядчиков…

– Жулики! – ответил Мышецкий, знакомый с миром подрядчиков более по русской обличительной литературе. – Знаю я их, нечестивцев. Набьют камень к камню, деньги получат, а под осень все расползется…

Огурцов же, напротив, исходил не от литературы, а от самой печальной русской действительности.

– Разве же так делают, ваше сиятельство? – сказал он с упреком. – Кто же платит подрядчикам деньги сразу? До­ждутся дождей по осени, коли мостовая жива – тогда и платят.

– Ладно, – отозвался Мышецкий. – Колесо уже закрутилось. Не будем его останавливать…

В этот день Сергей Яковлевич, чтобы отвлечься от событий и служебных неурядиц, впервые ужинал в ресторане «Аквариум».

Неподалеку от него сидел рыжеватый человек высокого роста: гладко выбритое лицо его было отменно спокойно. Он поднял над головой длинный указательный палец и сказал официанту сиплым голосом:

– Еще бутылку, и – все! Пора шабашить…

Сиплый голос довершал облик этого человека, и Мышецкий сразу догадался: «Вот он – Виктор Штромберг, прибывший недавно в губернию!»