На закате лета

Хилл Алекс

На входе в ресторан меня пленит восхитительный запах печеных овощей и горького кофе. Не обращая внимания на других гостей, следую за манящим ароматом и не сразу понимаю, что громкий женский голос, истошно зовущий своего ребенка, обращается ко мне:

— Аврора! Ну сколько можно?! Где ты витаешь?!

Нахожу взглядом неугомонную мамашу. Свою мамашу. Мы не виделись с позапрошлого Нового года, но она совсем не изменилась. Та же пышная прическа темных кудрей, широкие стрелки на глазах и слишком официальное платье для завтрака.

В этом вся мама. Каждый день, как на праздник.

Она активно машет мне, едва ли не задевая отца по грустному лицу. В отличие от матери, папа выглядит лет на десять старше своего возраста, но глаза такие же добрые, а улыбка теплая и родная. Шагаю к их столику, сожалея, что не успела подкрепиться перед этой встречей. Силы мне пригодятся. Ой как пригодятся.

— Господи! Милая… Что с тобой случилось? — пораженно вещает мама, для пущего эффекта прижимая руку к груди. — Ты смотрелась в зеркало, перед тем, как выйти на улицу?

Это она еще Эллу не видела. Мать лучше не пускать ко второй дочери, пока не сойдет основная часть покраснения от аллергии. Иначе у Элки точно будет еще один истерический припадок. Мама у нас не сильна в успокоениях и поддержке. Ее конек излишняя паника и вечные придирки.

— Привет, Рори, — скромно говорит папа.

— Привет, — отвечаю ему, игнорируя всплеск возмущения матери.

Кладу руку на плечо отца и наклоняюсь, чтобы поцеловать его в седую макушку. Если свадьбу перенесут, я обязательно украду его у мамы, и мы вместе сходим в бар, чтобы попробовать все, что стоит у них на полках. Два раза! Будем просто болтать и смеяться с того, что нас принимают за парочку: богатого папика и молодую эскортницу. Когда рядом нет мамы, отец может дать фору любому молоденькому мажору. Высокий и красивый мужчина, с выразительными глазами и хорошими манерами. Сними с него кольцо и отбоя от женщин точно не будет. Только он ни за что его не снимет. Он любит мать. Хоть я не понимаю, за что...

— А меня ты не хочешь поцеловать? — обиженно бурчит мама.

Мысленно закатываю глаза и обхожу столик. Я люблю обоих родителей, но все-таки больше папина дочка, чем мамина. У нас с ней никогда не было особого взаимопонимания. И лучше нам любить друг друга на расстоянии. Я поняла это, как только съехала в общагу, закончив школу. Десятиминутный разговор пару раз в месяц сохраняет наше психологическое здоровье лучше, чем всевозможные тренинги и психологи.

— Осторожно! Макияж, — предупреждает она, когда я приближаю губы к ее щедро намазанной румянами щеке.

Едва касаюсь ее кожи, как меня вдруг парализует. Зависаю на несколько мгновений, согнувшись буквой «г» и глядя в темные веселящиеся глаза. А вот и вчерашний незнакомец. Точно он. Борода на месте, надменная улыбочка тоже.

До этого момента все не слишком укладывалось в голове, но теперь ясно, как день. Близнецы. Без сомнений.

Брат Демида сидит в углу зала недалеко от нашего столика, спрятавшись за фиолетовым подвесным креслом в форме яйца и декоративной пальмой. Но я его вижу, и он меня тоже. Он приветственно салютует мне чашкой, намекая, что ему очень нравится представление, разворачивающееся у него на глазах. Чувство стыда за шум, созданный матерью, предлагает мне трусливо сбежать во второй

зал, но гордость предупреждающе заявляет: «Так делают школьницы и идиотки. Ты его не знаешь. Тебе абсолютно нет никакого дела до этого персонажа и его великого мнения».

Выпрямляю спину, разрывая контакт наших глаз и стараясь не обращать внимания на частый ритм сердца. Сбегать я не буду, но небольшая передышка мне точно не помешает. В конце концов мне нужно сделать заказ и вымыть руки. Может быть, когда я вернусь, этого близнеца здесь не будет. А значит, не будет и проблем.

— Сейчас вернусь, — говорю родителям и отправляюсь к барной стойке.

Чашка — двести пятьдесят миллилитров, не больше. Может мне кто-нибудь объяснить, как можно пить из нее что угодно целых полчаса?! Брат Демида никуда не девается. Сидит на месте и прожигает меня взглядом, который я старательно игнорирую.

Ковыряюсь вилкой в салате под трещание матери о том, что худоба уже давно не в моде, что нужно заниматься спортом и отказаться от сигарет и алкоголя, чтобы выглядеть здоровой и привлекательной. Папа молча потягивает холодный чай, изредка бросая на меня сочувствующие взгляды.

— Здесь так много красивых мужчин, Аврора, — никак не замолкает мама, продолжая читать нотации. — Возможно, тебе удастся найти такого же хорошего жениха, как и Элле.

Ты себе не представляешь, насколько такого же я могу найти, — язвлю ей в своих мыслях.

— Тебе уже давно пора остепениться. Сколько можно быть одной? Для женщины твоего возраста…

— Алиса! — осекает ее папа.

— Что, Сема? Разве я не права? Разве ты не хочешь счастья для своей дочери?

— Конечно, хочу! Только не в замужестве счастье.

— Мне ли не знать, — едко отвечает мама, вновь переключая внимание на меня. — Тебе нужно лучше следить за собой, Аврора. Встречают по одежке…

— Мам, — на этот раз я ее перебиваю, теряя терпение. — Может мы закончим с критикой? Мы здесь не для того, чтобы устраивать мою личную жизнь.

— Ты никогда меня не слушаешь, — отвечает она так, словно пропустила все, сказанное мной, мимо ушей. — Если бы ты хоть раз сделала так, как я прошу, то мы бы гуляли уже на второй свадьбе. А вокруг бегали твои детишки.

— Ага… А Коля валялся бы где-нибудь в дешевом отеле среди кучи шлюх, которых он так любит, — вспоминаю любимого несостоявшегося зятя свой матушки. — Вот это жизнь! Такое золото упустила!

— Не обязательно… Все в руках женщины. Ты могла бы…

— Что?! Не замуж за него выйти, а усыновить, чтобы перевоспитывать?

— Любимые мои… — вмешивается папа, но нас уже не разнять.

— А как ты хотела?! Мужчин нужно дрессировать и воспитывать. Да, — упрямо доказывает она мне свою правоту. — Всех готовеньких еще щенками разбирают, но ты и десять лет назад не хотела меня слушать!

Потому что я не хотела стать похожей на тебя!

Аппетит исчезает без следа. Прикосновение папиной руки к моей обжигает кожу холодом, а горло напрягается из-за невысказанных обид.

— Кажется, я наелась… — сухо произношу я, поднимаясь из-за стола и сжимая на прощание папину ладонь.