На земле штиптаров
Шрифт:
— Вор! Что упало, то мое. Не воруй у меня!
На обратном пути я зашел в две лавки, в одной из которых торговали чулками, а в другой — очками. В первой я купил пару длинных чулок, доходивших до бедра, а во второй — очки с голубыми стеклами.
Еще в одной палатке я приобрел зеленую ткань для тюрбана, который подобает носить лишь потомкам пророка. Теперь у меня было все, что нужно.
Я отсутствовал более часа. Когда я вернулся, Халеф был уже дома.
— Сиди, ты прав, — промолвил он, — Парень сбежал.
— Когда?
— Направился
— Значит, он заранее готовился к отъезду.
— Конечно, иначе ему надо было седлать всю свою кавалерию.
— И на чем он поехал?
— Он поехал на муле и повел за собой четырех груженых ослов; каждого из них привязал к хвосту ослика, шедшего впереди, а переднего — к хвосту мула.
— Ехал он медленно?
— Нет. Похоже, он спешил.
— Наверное, хотел как можно быстрее известить кого-то. Ладно, нам это не повредит. Я поеду сейчас, а вы покиньте Остромджу в полдень.
— А помнишь, что ты сказал мне перед сном? Так и будет?
— Конечно.
— Я поеду на Ри?
— Да, а я возьму твою лошадь. Оседлай ее, а потом снова выбирайся из города; только надень туфли, в которых ты молишься.
— Для чего, сиди?
— Ты одолжишь их мне, а я оставлю тебе свои высокие сапоги.
— Мне их надеть?
— Нет, малыш, ты утонешь в них. Еще я дам тебе сейчас на хранение все остальные мои вещи; особенно береги ружья. Ну а я пока попрощаюсь.
Последнее далось мне, конечно, труднее, чем я думал. Хозяин постоялого двора, Ибарек, тоже решив направиться домой, обещал мне как следует отхлестать плеткой обоих братьев, приютившихся у него, но я не верил, что у этого храбреца достанет мужества так поступить.
И вот наконец-то я уселся в седло. Оба трактирщика удивились, что я не стал седлать жеребца, но я не выдал им своих намерений.
За городом меня ждал Халеф; рядом стояла Набатия.
— Господин, — сказала она, — я услышала, ты решил нас покинуть, вот потому и пришла. Я хочу еще раз тебя поблагодарить, пока нас никто не видит. Теперь буду думать о тебе и никогда тебя не забуду.
Я пожал ей руку и быстро ускакал прочь. Мне было жаль глядеть в ее глаза, мокрые от слез.
Халеф еще немного следовал за мной, пока мы не поравнялись с зарослями кустарника. Там я спешился и отошел за кусты.
Маленький хаджи принес с собой горшок, в котором находился отвар садара. Я попросил его взять в руки тряпку, специально для этого захваченную, и осторожно смочить мне отваром бороду и волосы на голове.
— Сиди, почему ты велишь мазать свою голову этой бурдой? — спросил он.
— Скоро поймешь.
— Ты красишь волосы?
— Я думаю, ты будешь поражен.
— Я прямо сгораю от любопытства. А зачем ты достал из сумки эти длиннющие
— Да, и туфли, в которых ты молишься, тоже.
Всю дорогу малыш возил с собой эти туфли на случай, если доведется посетить мечеть, ведь там же надо снимать обувь.
Закончив намазывать мне голову, он стянул с меня дорожные сапоги, а я надел вместо них чулки. Туфли были мне чуть-чуть маловаты, но все же подошли. Глянув еще раз на меня, он удивленно сложил руки и воскликнул:
— О Аллах! Какое чудо! Твои волосы совсем посветлели.
— Вот как? Помогает отвар?
— Местами.
— Так надо подкрасить темные волосы. Вот тебе гребенка. Ровно смочи их!
Он продолжил начатое дело, и когда я снова глянул на себя в маленькое карманное зеркало, то увидел, что превратился в блондина. Затем я надел феску, а Халеф обмотал мне голову зеленым тюрбаном так, чтобы по правую руку свешивалась бахрома полотнища.
— Сиди, я совершаю большой грех, — робко вымолвил он. — Лишь прямые потомки пророка вправе носить подобный знак. А ведь ты же поклоняешься Библии, а не Аллаху. Я оскверняю святыню, и мне, наверное, придется отвечать за это, когда я пойду Мостом Смерти, узким как лезвие ножа?
— Ты оправдаешься.
— Сомневаюсь в этом.
— Не беспокойся. Магометанин, конечно, согрешит перед потомками пророка, если вздумает носить их знак. Христианам же не нужно соблюдать этого правила. Поклонники Библии могут одеваться как хотят.
— Вам куда проще и удобнее, чем нам. Но все же одну ошибку я совершил. Если бы ты сам обвязывал голову тюрбаном, то прегрешением для тебя это не было бы. А раз это делаю я, правоверный сын пророка, то, наверное, буду за это наказан.
— Нечего тревожиться! Этот грех я возьму на свою душу.
— И вместо меня будешь жариться в аду?
— Да.
— О сиди, на это я не соглашусь; уж слишком я тебя люблю. Лучше я сам буду жариться. Мне кажется, я выдержу это лучше, чем ты.
— Ты думаешь, ты сильнее меня?
— Нет, но я же намного меньше, чем ты. Я, может быть, найду там такое местечко, где между языками пламени можно лечь так, чтобы они тебя не обожгли.
На самом деле этот хитрец не принимал всерьез подобные опасения. В своей душе он давно стал христианином.
Чтобы завершить свое преображение, я надел очки и обмотал плечи чепраком по примеру того, как мексиканцы носят свое серапе.
— Боже, какое чудо! — воскликнул Халеф. — Сиди, ты стал совсем другим!
— Неужели?
— Да. Я бы тебя не узнал, если бы ты проехал мимо меня. Только по осанке я заметил, что это ты.
— О, и осанку я изменю, хотя это не так важно. Ведь аладжи меня ни разу не видели. Они знают меня только по описанию, и, значит, их легко обмануть.
— Посыльный знает тебя!