На земле штиптаров
Шрифт:
Мужчина сидел на табуретке, положив локти на колени и подперев подбородок руками. Он не смотрел на нас.
— Так, значит, ты хозяин? — спросил я его. — А где хозяйка?
— Умерла, — глухо ответил он, не взглянув на меня.
— Тогда тебе есть о чем скорбеть. Дети у тебя еще имеются?
— Еще трое младшеньких.
— Где же они?
— Внизу, у реки.
— Какая неосторожность! Детей нельзя без присмотра пускать к воде.
Теперь он поднял голову и удивленно посмотрел на меня. Наверное,
— Почему ты не позовешь их к себе? — продолжил я свои расспросы.
— Не могу.
— Почему?
— Мне нельзя выходить на улицу.
— Ого! Кто ж тебе запретил?
Он бросил мрачный взгляд на обоих аладжи. В ту же минуту я увидел, что один из них пригрозил ему пальцем. Я сделал вид, что ничего не заметил, пошел в угол комнаты, сказал малышке несколько дружеских слов и подвел ее к открытому окну.
— Подойди сюда! — попросил я мягким тоном, стараясь, чтобы она доверилась мне. — Сейчас я сниму твою боль. Открой рот и покажи мне зуб.
Она не заставила себя ждать. Больной зуб никак не выделялся. Возможно, боль была ревматической. Против этого у меня не было никаких лекарств, но из опыта я знал, как влияет внушение — особенно на детей. Сперва надо было покончить со слезами.
— Теперь закрой-ка рот и, когда будешь отвечать мне, кивай или качай головой, — сказал я. — Боль еще чувствуешь?
Она кивнула.
— Слушай меня внимательно. Я подержу чуть-чуть руку на твоей щеке, потом боль уйдет.
Я повернул к себе голову пациентки, положил ладонь на больную щеку и тихо погладил ее. Разумеется, я ничего не понимал в магнетизме, но полагался на фантазию ребенка и на то благодатное ощущение, что возникало, когда теплая рука осторожно касалась больной щеки.
— Боль уходит? — спросил я немного погодя.
Она кивнула.
— Совсем?
— Да, совсем! — ответила она. Ее лицо просияло, а глаза благодарно улыбнулись мне.
— Не говори и постарайся дышать носом. Тогда боль не вернется.
Это было так просто, так естественно, однако, когда я направился к выходу, мужчина подошел, схватил меня за руку и сказал:
— Господин! Она плакала со вчерашнего дня. Это было невыносимо, и все остальные дети ушли из дома. Воистину ты творишь чудеса!
— Нет, тут нет никакого чуда. Я использовал очень простое средство, и оно поможет, если твоя дочка останется сегодня дома. Я позову остальных детей.
— Ты, господин? Ты? — переспросил он.
— А кто же, раз ты не можешь выйти отсюда?
Оба аладжи бросили на него бешеные взгляды. Он наклонился, будто хотел что-то поднять, и, приблизив ко мне голову, шепнул, пока выпрямлялся:
— Гляди в оба! Это аладжи!
— Что такое? — крикнул один из них, возможно, что-то уловивший. — Что ты сказал?
— Я? Ничего! — ответил хозяин как можно
— Я же слышал!
— Ты ошибаешься.
— Не ври, собака, иначе я убью тебя!
Штиптар поднял кулак, но я схватил его за руку и сказал:
— Дружище, что ты делаешь! Ты разве не знаешь, что пророк запретил правоверным искажать лицо гневом?
— Что ты пристаешь ко мне со своим пророком?
— Я не понимаю тебя. Ты ведешь себя как дурной человек. Ты же хочешь быть другом этих четырех чужеземцев, которые не обидят и мухи!
Он опустил руку, мрачно посмотрел на хозяина и ответил:
— Ты прав, шериф! Но я люблю правду и ненавижу ложь. Поэтому я так разозлился. Выйдем!
Я последовал за ним и на улице, сделав вид, будто уверен, что по-прежнему пользуюсь полной свободой, поковылял к реке. Я не сомневался, что аладжи относились ко мне уже почти как к пленнику. Им нельзя было отпускать меня никуда, потому что я легко мог их выдать, пусть даже я не знал их и не намеревался их выдавать. Так что, теперь они не сводили с меня глаз.
Внизу, возле воды, сидели трое ребятишек, которых я посчитал за хозяйских детей. Я дал им десять пиастров, оставшихся у меня, и сказал, чтобы они шли домой, потому что их сестренка выздоровела. Они радостно подпрыгнули и, вскарабкавшись на берег, побежали домой. Когда я снова сел за стол, то увидел, что аладжи уже приняли какое-то решение.
Сидеть здесь им было опасно. Они могли встретиться с кем-то, кого им не хотелось бы видеть. К тому же близился час, когда они ожидали нашего появления, поэтому, думал я, они решили отправиться в путь. И верно: один из них — тот, кто чаще всего заговаривал со мной, — молвил:
— Я уже сообщал тебе, что есть только одно место, где на чужеземцев могут напасть. Скажи-ка нам откровенно, как ты относишься к ним? Пожалуй, враждебно?
— Почему враждебно? Они же мне ничего не сделали!
— Значит, дружески?
— Да.
— Это нас радует, ведь мы хотим позаботиться об их безопасности, а заодно о твоей, и ты нам в этом поможешь.
— С удовольствием, хотя не понимаю, кто мне может угрожать. Скажи только, что надо делать.
— Ты, наверное, все же веришь, что на чужеземцев могут напасть?
— Да, я слышал об этом как о деле решенном.
— В таком случае штиптары скрываются только в том месте, о котором я говорил. Мой брат считает, и я с ним согласен, что хорошо бы нам спрятаться там. Тогда мы поможем им, если на них нападут. Ты готов к этому?
— Гм! Меня это дело вообще-то не касается.
— Но как же! Если штиптары устроят там засаду, они нападут и на тебя, когда ты продолжишь путь. Заодно нам хочется показать тебе, кто такие настоящие штиптары, чтобы потом было о чем рассказывать в Скопье.