На земле штиптаров
Шрифт:
— Как он выглядит?
— Он средних лет, долговязый, немного худощавый и безбородый.
Я не испытывал ни малейшей приязни к долговязому, худому и безбородому турку. Я не мог представить себе храброго, честного, прямодушного турка в обличье этакого скелета. Мой опыт подсказывал мне, что в Османской империи надо остерегаться любого тощего человека, ростом чуть выше среднего и к тому же безбородого. Выражение лица у меня было несколько кислое, поэтому портной переспросил:
— Тебе не нравится,
— Нет, просто я считаю, что нескромно останавливаться впятером у совершенно незнакомого человека.
— Но не вы же будете напрашиваться в гости; наоборот, он вас станет просить об этом.
— Это что-то новенькое!
— Я хочу тебе пояснить, что он любит принимать гостей. Я часто приезжаю к нему, и он всегда просит меня приводить к нему чужих людей, если только их не надо стыдиться. Он любит принимать чужеземцев; он человек ученый и много повидал, как и ты. Друг другу вы понравитесь. К тому же он так богат, что его не волнует, остановится ли у него десяток гостей или два десятка.
Человек ученый и повидавший виды! Это привлекало. И чтобы еще больше расположить меня, портной добавил:
— Ты увидишь роскошное жилище с гаремом, парком и всем, что может позволить себе богач.
— Есть ли у него книги?
— Большая коллекция.
Разумеется, теперь я покончил со всеми сомнениями и выслал вперед портного, чтобы он доложил о нас.
Пока я болтал с Халефом о баснословно богатом, ученом турке, предполагая, что того и не надо было извещать о нашем прибытии, ведь ему доложили об этом аладжи, как вдруг лошадь Халефа резко дернулась.
Мы ехали вдоль края пруда, по глади которого к нам приближалась лодка. В ней сидела девушка; она гребла, энергично взмахивая руками.
Она была одета как любая незамужняя болгарка. Из-под красной косынки, которую она повязала вокруг головы, свешивались две длинные, тяжелые косы.
Она явно торопилась. Еще не привязав лодку, она выпрыгнула из нее и хотела пробежать мимо нас. Ее красное платье, ее поспешность или что-то другое напугали лошадь Халефа: та прыгнула вперед, полоснула девушку копытом и сбила ее.
Мой вороной тоже немного испугался ее и встал на дыбы. Болгарка попыталась подняться, но при этом подкатилась прямо под мою лошадь и громко вскрикнула от страха.
— Тихо! Ты лишь напугаешь лошадь! — крикнул я. — Лежи спокойно!
Вороной немного погарцевал, но не наступил на нее; теперь она могла подняться. Она хотела сразу уйти, но я окликнул ее:
— Стой! Подожди секунду! Как тебя зовут?
Она остановилась и посмотрела на меня. У нее было юное болгарское лицо, мягкое, круглое и полное, с маленьким носом и кроткими глазами. Судя по одежде, она была из бедной семьи; шла она босиком. Вероятно, лошадь Халефа больно
— Меня зовут Анка, — ответила она.
— У тебя есть родители?
— Да.
— Братья и сестры?
— О, много!
— А возлюбленный?
Ее свежее лицо покрылось яркой краской, но ответила она быстро:
— Да, красавец!
— Как же его зовут?
— Яник. Он батрак.
— Так вы оба, наверное, небогаты?
— Если бы произошло чудо и мы разбогатели, я бы давно за него вышла замуж. Но пока что мы только копим деньги.
— И сколько же?
— Я тысячу пиастров, и он тысячу.
— Чем же вы потом займетесь?
— Мы переедем в окрестность Ускюба, где живут наши родители, и возьмем в аренду сад. Его отец садовник, мой — тоже.
— Ну и как? Удается вам копить? Растет сумма?
— Очень медленно, господин. Я получаю слишком маленькую плату, а ведь мне еще надо иногда давать деньги отцу; он тоже арендует землю.
Это меня обрадовало. Я видел перед собой славную, прямодушную девушку. Она отдавала отцу часть своего скудного заработка, хотя это лишь отдаляло ее желанное счастье.
— Ты ушиблась? — спросил я.
— Меня задела лошадь.
Все обошлось не так плохо, ведь она довольно хорошо могла стоять на ногах; однако я полез в сумку, достал мелочь, может быть, пятьдесят или семьдесят пиастров, вытащил деньги и дал их ей.
— Анка, сходи к врачу и аптекарю, чтобы твоя рана зажила. Вот тебе немножко денег, чтобы оплатить визиты к обоим.
Она быстро хотела взять их, но отдернула руку и промолвила:
— Я не могу это принять.
— Почему нет?
— Быть может, мне вообще не нужно идти ни к аптекарю, ни к врачу, поэтому я не могу взять деньги.
— Так возьми их от меня в подарок!
Она очень смутилась и растерянно спросила:
— За что же? Я ведь ничем тебе не помогла, ничего не сделала.
— А этого, когда дарят подарок, и не требуется. Отложи это к деньгам, которые копишь, или отошли отцу; ему, пожалуй, тоже нужны деньги.
— Господин, ты говоришь хорошие слова. Я вышлю деньги отцу. Он будет молиться за тебя перед Божьей Матерью, хоть ты и мусульманин.
— Я не мусульманин, а христианин.
— Мне еще радостнее это слышать. Я католичка, и мой жених принадлежит к той же вере.
— Что ж, я бывал в Риме и видел святого отца в окружении кардиналов.
— Ах, если бы ты рассказал мне об этом!
Это желание, хоть и продиктованное отчасти женским любопытством, все же проистекало из ее чистого сердца. Это было видно по ее открытым, светящимся глазам.
— Я бы рад был тебе рассказать, но ведь я, наверное, не увижу больше тебя.