На железном ветру
Шрифт:
— Непонятно? Ты или не ты для Коллеги регистрируешь документы?
— Я.
— Ну вот и есть коллежский регистратор, Я тоже полтора месяца сидел на этом увлекательном деле. — Незнакомец протянул руку: — Поль Велуа.
Михаил удивился — Поль совсем не походил на француза. Собственно, представление о внешности французов Михаил почерпнул из рождественских открыток, на которых изображался сладколицый молодой брюнет с безукоризненным пробором и во фраке. Поль же был скуластый, неширокий в плечах, но крепко сбитый
Михаил пожал суховатую ладонь.
— Донцов... Михаил.
— Донцов Михаил — повелитель чернил, — продекламировал Поль. — Ну, ну, не хмурься, все мы такие. — Новый знакомый уселся на угол стола, рассеянно взял карандаш, поставил острием на палец и некоторое время удерживал в равновесии, продолжая беседу. — Сколько тебе лет? Семнадцать? А мне девятнадцатый. Все мы одинаковы. Приходим сюда, чтобы грудью защитить Советскую власть, а она, приняв облик товарища Холодкова. сажает нас вот на этот регистраторский стул. — Он бросил карандаш. — Стрелял когда из револьвера?
Михаил медлил с ответом. Соврать, что стрелял, не повертывался язык.
— Понятно — не знаешь, за какой конец его держать, — деловито констатировал Поль и соскочил со стула. — Айда, поучу? — Он задержал на Михаиле выжидающий взгляд, добыл из кармана тужурки новенький черный наган, подбросил и ловко поймал. — Пулемет есть, тир у нас в подвале, а ключ — у дежурного. Айда, что ли?
Михаил ушам своим не верил. Пострелять из нагана — кто же откажется... И так буднично — «айда». Будто в столовку. И револьвер у него выглядит детским мячиком. Боясь, как бы Поль не передумал, сгреб письма, попросил:
— Подожди, только в экспедицию снесу.
— Айда вместе.
Тир — подвальное помещение шагов в сорок длиной — был освещен единственной тусклой лампочкой. На дальней стене белела газетная полоса с начерченными на ней углем концентрическими кругами. Продырявленная во многих местах газета разлохматилась и вряд ли могла служить мишенью.
Впрочем, Поль даже взглядом ее не удостоил. Остановился под лампочкой, вынул из кармана наган.
— Слушай лекцию, Донцов, — будешь первым из стрельцов.
Михаил засмеялся, что же касается Поля, то, скорее всего, он даже не заметил свою шутку. Чуть хмурясь, начал «лекцию».
— Перед тобою револьвер-самовзвод системы наган семизарядный, так называемый офицерский. Есть еще солдатский наган. Но у того курок для выстрела надо каждый раз взводить пальцем. Теперь наблюдай. Чтобы разрядить эту штуку, я отодвигаю щечку и... раз... раз... раз...
Поль легонько покрутил барабан, и на его ладонь высыпалось семь золотистых патронов с округлыми пулевыми головками.
— Теперь
Поворачивая барабан, Поль просунул в отверстие сверху все семь патронов.
— Наган заряжен. Взгляни на барабан спереди, видишь — пули на месте. Теперь ставлю на боевой взвод. Оружие к стрельбе готово.
Начиная испытывать нетерпение, Михаил протянул руку за наганом.
— Подожди, — остановил Поль. — Хочешь стрелять — сам разряди и заряди.
«Ученик» без особых усилий повторил все манипуляции «учителя».
— Молодец, Донец!
Поль порылся в карманах, вынул пустой спичечный коробок, установил на выступе стены над газетным листом.
— Целиться умеешь?
— Умею.
— Под нижний обрез. Не торопись. Спуск не рви, нажимай плавно. На все про все дается тебе семь патронов. Коллега имеет привычку выговаривать за перерасход.
Михаил с удовольствием ощутил в ладони рубчатую тяжесть оружия. Целился тщательно и долго. Выстрел оглушил, и наган едва не вывернулся из пятерни. Пуля выбила на серой стене щербинку в вершке над коробком.
— Так стрелять — не надо и целиться, — заметил Поль.
Остальные шесть выстрелов принесли больше успеха. Коробок, правда, не пострадал, но пули вокруг него легли кучно.
— Для первого раза неплохо, — утешил «учитель», забирая у Михаила наган. Заново зарядил, как бы по рассеянности вскинул, выстрелил. От коробка полетели щепки.
Михаил смотрел на него разинув рот, как на чудотворца.
— Да ведь ты не целился!
— Целился, только рукой, а не глазом, — улыбнулся Поль.
— ?!
— Ну, как тебе объяснить, — я вроде бы вижу рукой... — Беззаботно — брось, мол, ломать голову над чепухой! — хлопнул Михаила по спине. — Словом — мистика. Айда лучше по домам — успокоим пап и мам.
С каждой минутой, проведенной в обществе этого парня, интерес Михаила к нему возрастал.
Вместе вышли на улицу, не сговариваясь, свернули направо.
— Почему тебя целыми днями не видать? — спросил Михаил.
— В конторе-то? Участвую в розыске иголки в стоге сена. Ужасно скучаю по злоязычной Симе и прочей интеллигенции.
— Слушай-ка, Поль... Ты вот часто говоришь стихами — это само собою получается? Или сочиняешь?
— Тренируюсь, — серьезно сказал Поль. — Всякое дело требует тренировки. А я люблю стихи...
— И сам сочиняешь?
— Ага.
Михаил не знал: верить, нет ли. Люди, сочинявшие стихи, представлялись ему небожителями, недосягаемыми для простых смертных. К тому же, поскольку его знание поэзии ограничивалось стихами из старых хрестоматий, то большинство поэтов не вызывали у него интереса. Стихи были только частью учебной программы, которую следовало вызубрить, чтобы не получить двойку. Иного значения в его жизни они не имели.