На златом престоле
Шрифт:
Коснятин глотал слёзы, дрожащими устами пил квас, кивал головой, успокаивался понемногу. Хитрая Млава своё дело знала хорошо.
Глава 22
Скрывая в душе изумление, с наигранным равнодушием смотрел Ярослав на маленького колченогого человечка в коричневой свите, перетянутой на поясе простой верёвкой, тощего (в чём и душа держится), которого привёл к нему во Владимирков покой оружный гридень.
– Вот, просился к тебе, княже. Все пороги поистёр, тя дожидаючись, – доложил страж, подталкивая незнакомца тупым концом копья.
– Оставь нас, Микола, – приказал Ярослав.
Человечек распростёрся ниц на дощатом полу и заговорил неожиданно
– О, светлый архонт [164] ! Не могу выразить словами, как рад я видеть тебя, о солнцеликий! Молю, возьми меня к себе. Верным псом твоим станет грек Птеригионит! Остережёт тебя от злого врага, поможет найти верного друга, подслушает враждебные разговоры, устранит всякое препятствие, возникшее на твоём светлом пути!
164
Архонт (греч.) – князь, правитель области, наместник.
«Евнух! – догадался Ярослав. – Что за прозвище странное. Птеригионит. Птеригион – значит, крылышко по-гречески. Что же ему от меня надо?»
– Встань, хватит валяться на полу, мил человек, – сказал князь также по-гречески. – Отмолви, какое имеешь ко мне дело? Хочешь служить мне? Но ничего я о тебе не знаю. Кто ты, откуда родом?
Человечек упрашивать себя не стал, мигом вскочил на ноги. На маленьком очень смуглом лице его появилась какая-то чудовищная улыбка, скорее напоминающая звериный оскал. Ярослав вздрогнул, но взял себя в руки и стиснул кулаки.
Обнажив непропорционально большие жёлтые зубы, незваный гость ответил:
– Кто я такой, ты и сам догадываешься, светлый князь. Птеригионитом прозвали меня в Константинополе за то, что я так мал ростом и лёгок на решения и действия.
– Ты евнух? Может, ты служил в покоях императрицы? – прямо спросил Ярослав.
– Да, я изуродован и превращён в недочеловека, – лицо Птеригионита приняло злобно-торжествующее выражение. – Но тем, кто был виновен в моей беде, больше нет места в этом мире. Служил ли я базилиссе? Ты проницателен и догадлив, светлый архонт. Одно время я прислуживал в Палатии. Но базилисса Ирина не сумела оценить моих достоинств. Женщина – существо коварное и жестокое, архонт. Тем более эта немка. Хитрая, умная. Она, как гадюка.
– Какие же твои достоинства, раб?! И почему ты столь непочтительно отзываешься о порфироносной? – Ярослав рассердился, но за гневом его опытный придворный уловил оттенок иронии.
Он спокойно продолжил:
– Как-то раз я застал базилиссу в объятиях одного… вельможи, так скажем. Император Мануил в это время находился в походе. Я был обязан поднять во дворце переполох, но базилисса заплатила мне за молчание. А после, видно, не надеясь, что я буду молчать и в дальнейшем, попыталась убить. Подослала человека с кинжалом. Не поняла, с кем имеет дело, – евнух снова злобно ухмыльнулся. – Пусть я плохо владею оружием, но иногда мне его заменяют другие средства. Тот клеврет случайно упал в ров со стены Феодосия. В вонючую жижу. Базилисса узнала, всё поняла, мне пришлось скрыться. На первое время я обрёл пристанище у Андроника Комнина, двоюродного брата базилевса. Кстати, он и тебе, архонт, приходится двоюродным братом. Его мать, тоже Ирина, родная сестра твоего отца, блаженной памяти почившего архонта Владимирка.
– Можешь не напоминать об этом, грек, – сурово оборвал его Ярослав.
– Да, ты прав, о доблестный! – спохватился Птеригионит. – Извини, если я оказался слишком велеречив. Но я, поверь, хочу стать тебе верным слугой. Вернейшим. Ты оценишь меня, архонт. Я знаю, что ты умный и справедливый правитель.
– Продолжай, –
– Избежав гибели от рук базилиссы, я вскоре вынужден был бежать из земли ромеев. Мой покровитель Андроник угодил в темницу, и мне пришлось уносить ноги. Так я оказался в Киеве, а потом во Владимире-Волынском. Архонт Святополк приказал мне следить за гинекеей [165] . У вас это называется – бабинец.
165
Гинекея (греч.) – женская часть дома.
– И что? Ты опять не поладил с женщинами? – Ярослав рассмеялся.
– И снова ты оказываешься прав, архонт. Удивляюсь твоей догадливости! – Евнух развёл в стороны свои маленькие ручки. – Они решили: что взять с маленького Крылышка! Княгиня Евфимия за мелкую провинность ударила меня, а потом приказала высечь. Прилюдно, на площади в городе Владимире.
– В чём же ты провинился? Утащил какую-нибудь побрякушку?
– Птеригионит – не вор. Напрасно архонт так думает, – обиженно заметил евнух. – Просто я не люблю смотреть на голых женщин и прислуживать им в бане. Пусть я и не совсем мужчина, я не имею пола и желания, но снасти у меня есть. Отказался стоять перед ней и её приближёнными женщинами с корытом, за это и был наказан.
– Ну, так. Пусть я поверил тебе. Но что ты хочешь от меня? Не верю, что такие как ты вдруг являются и предлагают свои услуги. У тебя что-то есть. Такое, чего я, может, не ведаю, но что ведать важно и нужно.
– Опять в точку, архонт! Впервые вижу такого догадливого архонта! – взвизгнул от показной радости Птеригионит. – Я охотно посвящу тебя во всё то, что знаю, но…
Он замялся.
– Понял. – Ярослав достал из калиты и положил перед евнухом несколько серебряных монет. – Мыслю, эти флорины помогут тебе скорее вспомнить, что ты хотел мне сказать.
– Князь Святополк хочет занять твой престол. Он подсылал к тебе убийцу.
– Я это знаю.
– Знаю одно знатное лицо, которое приходило к нему в ночь перед битвой.
– Что за лицо?
– Его зовут Лях. Во время битвы он попал в плен.
– Полагаю, ты никому не говорил об этом в Галиче.
– Конечно нет, архонт. Ты узнаёшь первым о таком важном деле. Я помог бы тебе… У меня есть средство.
– Полагаю, яд?
– Ты снова прав.
Ярослав кивнул.
– Я должен подумать, грек. Крепко подумать. Сейчас я прикажу отвести тебя. Поселишься у одного верного мне человека. Его зовут Семьюнко.
– Красная Лисица. Слышал о нём.
– Я призову тебя в нужный час.
– Благодарю, архонт.
Евнух снова распростёрся на полу, снова говорил хвалебные слова, а затем быстро исчез, словно и не было его. Только запах неприятный остался висеть в палате. Ярославу показалось, что пахнет серой. Он истово перекрестился.
– Господи, обереги! – Ноги словно бы сами собой согнулись в коленях.
«Я окажусь сопричастным к греху, к греху тяжкому и неотмолимому! – Всё существо его противилось закравшимся в ум чёрным мыслишкам. – Нет, прочь сомнения! Мир наш жесток, а я не монах, не праведник, я – князь. О своих подданных должен я иметь заботу. Мой отец – он погиб, потому как не о Земле, но о добытках своих более радел. А я! О, Господи! Прости и сохрани! Я просто отвечу ударом на удар! Или я, или вороги мои! В конце концов, судить о нас, о князьях, о владетелях, не следует так, как о прочих смертных. Главное – какая у нас держава и что мы содеяли ради неё. Как живут в сей державе люди, хорошо ли, мирно ли. Но, о Господи! Мне страшно, Господи! Ответь мне, прав ли. Не могу, не могу по-иному!»