На златом престоле
Шрифт:
«Не виновата она, что брат такой», – пронеслось в голове.
Вслух он объявил ей:
– Отныне из монастыря можешь уезжать. Не монахиня, чай. Жениха тебе, Елена, сыщем. А пока в доме у меня поживёшь. Не чужой ты мне человек.
– Спаси тебя Бог, братец, – Елена, расчувствовавшись, всплакнула. – Да токмо куды мне, с этакой рожей, замуж. Никто и не возьмёт. А коли возьмёт, дак выгонит тотчас. Вон Анастасия и Евдоксия – экие красавицы!
– Никто тя обидеть не посмеет, сестрица, – успокоил её брат. – А о том, что я тебе сказал, подумай. Перебирайся ко мне в терем.
Елена снова рассыпалась в благодарностях, говорила, что не позабудет
После все они прошли в горницу. Собирались ближние бояре, княжьи милостники, отроки готовились прислуживать за столом. Явилась в сопровождении свиты из знатных галицких боярынь княгиня Ольга. Как обычно, громогласная, она распоряжалась за столом, покрикивала на слуг, указывала, куда что нести. Села рядом с Ярославом, самодовольная, гордая. Чуяла свою власть над всеми окружающими её людьми. Ещё бы – дочь самого Долгорукого, и кабы не её родитель, не было бы Галицкого княжества вовсе, съели бы его алчные соседи – Изяслав, ляхи, угры. Так полагала бывшая суздальская княжна, и не могли её разубедить в этом ни частые неудачи отца в борьбе за Киев, ни то, что далёк отсюда, от Галича сейчас князь Юрий и что другие совершенно у него цели и намерения. Что ей эти Ярославовы сёстры, жёны мелких князьков! Что ей бояре галицкие! Да у отца её земли во сто крат более, чем у всех их, вместе взятых! Что ей сам Ярослав – мальчишка вчерашний! Если не захочет ходить в воле её отца – полетит со стола, а Ольга вдругорядь выйдет замуж, за какого-нибудь более достойного государя.
Так и сидела, принимала с важностью пищу, слушала добрые слова о покойном Владимирке. Смахнула с глаза слезу, всплакнула – так было положено, затем снова приняла вид важной надутой гусыни. Евдоксия поглядывала на неё с заметным презрением, даже во взоре кроткой Елены читалось осуждение. Но не обращала на такие мелочи внимания гордая своим положением княгиня, не думала, как могут в будущем повредить ей эти как будто невзначай брошенные взгляды.
Опустели тарели с кутьёй, осушены были чарки с крепким мёдом. Закончился поминальный пир. Наутро сёстры Ярослава отправлялись в обратную дорогу, к мужьям и детям. Уже перед самым отъездом, когда стояли они втроём на гульбище и смотрели, как тихо сыпались на землю крупные хлопья снега, Евдоксия вдруг, спохватившись, сказала:
– Забыла совсем. В прошлое лето, перед тем как рать была у батюшки с уграми и с Изяславом, приезжал в Познань к нам один боярин волынский, Дорогил. Мстиславу, сыну Изяславову, он дядькой приходится. Вначале в Сандомире и Люблине, у князя Генрика он побывал, после к моему Мешку заявился. Уговаривал польских князей воевать супротив батюшки моего. Возмутилась я, накричала тогда на Мешку, говорила, разведусь, мол, с тобой, ежели на Перемышль выступишь. Удалось мне убедить супруга своего от соуза с Изяславом и сыном его отказаться. И Генрика он такожде от рати отговорил. Но ты, брате, ведай, что и в другой раз Изяслав в Польшу мужа свово пошлёт супротив тебя.
– А ты у меня умница, сестрица, – ласково улыбнулся Ярослав. – Вот что. Пошлю я в Познань своего человека. Пусть постоянно при дворе Мешки обретается. И ты с ним связь держи. Ежели что…
Князь не договорил. Умные сёстры всё поймут и упредят его.
…Вечером князь посетил опального боярина Молибога. После смерти Владимирки хитрый лис почуял ветер перемен и воротился из своего горного гнезда в Галич. Чутьё его не обмануло. Рад был старик, что после долгих лет забвения сам князь пришёл к нему, растрогался, обронил слезу. Сидел
– Сын у тебя взрослый, Филипп. Хочу, чтоб послужил он мне. Твоё же место отныне – в думе моей.
Теребя жёсткую белую с желтизной бороду длинными костлявыми перстами, Молибог позвал сына. Статный плечистый молодец поклонился Ярославу в пояс.
– Дело у меня к тебе, Филипп. Посылаю тебя в Польшу, в Познань, ко двору князя Мешко, к сестре моей Евдоксии. Побывай перед тем в Сандомире, православных людей наших посети – купцов, ремественников. И обо всём, что польские князи замышляют, что сестра моя тебе скажет, мне передавай. Когда грамотку черкнёшь, когда сам приедешь. Особо если об Изяславе и его людях что прознаешь.
– Понял, князь! – супя смоляные брови, отмолвил молодой красавец. – Заутре же на конь и в дорогу. Верно те службу справлю, не сумлевайся.
Как только Филипп вышел, старый Молибог стал жаловаться на неблагодарность, на то, что покойный Владимирко отодвинул его от себя, отобрал волости под Саноком, сослал.
– Во всех бедах моих боярин Домажир виной. Подольстился ко князю, нашептал в уши, – говорил он.
– Разберёмся и с Домажиром. Вот только с Киевом мир учиним. – Ярослав вздохнул. – Ну, прощевай, боярин. Думаю, встреча сия наша – не последняя.
Поутру рано выехали из Немецких ворот Галича несколько вершников, рванули намётом по дороге на Люблин. Вослед им долго кружили снежные вихри.
Глава 20
Боярин Нестор Бориславич с грамотой киевского князя прибыл в Галич спустя несколько дней. Как ранее старший брат Пётр, стоял он перед князем и боярами в той же палате, читал, разворачивая, свиток с золотой Изяславовой печатью:
«Что отца твоего Бог судил, то оставляю на Его волю святую. Что ты отцом меня нарицаешь и обещаешь быть в моей воле, оное нам, а тем паче тебе, весьма полезно, и я тебе мою любовь точно так же обещаю и о том прилежать буду, чтоб тебя никто не обидел. А кроме того, помогать тебе против твоих неприятелей хочу, чтобы твоя область расширялась и множилась. Только ты возврати мне города мои, которые отец твой неправо взял и, несмотря на клятвенное обещание, удержал. Ты же ведаешь и видишь, что Бог всякие неправды наказывает, и не захочешь тому греху участником, а пролитию крови христианской причиной быть».
Так писал киевский князь Изяслав. Слова Ярославовы принимал, но городки требовал и грозил ратью.
– Подумать мы должны, – выслушав посланца, объявил Ярослав и отпустил Нестора.
Надолго запомнил молодой князь то свещание в палате.
– Мыслю я, бояре, мир творить надо. Отдать придётся города Изяславу, – предложил Ярослав.
Что тут началось! Один за другим повскакивали ближние Владимирковы мужи с лавок.
– Да как же се! Да ты что, княже! – заорал яростно Домажир. – Да сии городки – наши! Отец твой сколь пота за них пролил, а ты отдать хочешь! Не бывать тому!
– Не бывать! – вторил ему пепельноволосый Щепан.
– Укажем киевскому князю место его! – кричал Лях. – Отгоним его ратников к Киеву, пущай к нам боле не суётся!
– Ко князю Юрью послов снарядим!
– С ляхами уговоримся!
– Ромейский базилевс болгар и сербов на подмогу нам пришлёт!
– Нечего нам бояться Изяслава!
Почти все бояре решительно воспротивились отдаче погорынских городов и Бужска.
Когда мало-помалу крики в палате утихли, за всех высказался воевода Серослав.