Набат-2
Шрифт:
— Случайно, — отвел глаза Судских. — Чисто случайно…
1 — 2
Вольно раскатившись по зеленой степи, конные и пешие, возы и волоки двигались на запад к Днепру. Тепло и пахуче струились запахи, перед закатом сама земля не могла надышаться, источая умиротворение, словно не было дальней дороги и разгромленного ненавистного хазарского каганата за спиной, а все эти люди, конные и пешие, — всего лишь переселенцы от устья реки Итиль к славному Днепру.
Святослав ехал в середине многотысячной вольницы, подремывал, покачиваясь в седле, без шелома и тяжких доспехов, в одной посконной рубахе: отряды доезжачих разведчиков рыскают по степи во все стороны в поисках незадачливых
Озадаченным взяться неоткуда. Еще на пути в каганат Святослав отрядил воеводу Палицу Сужного с крепкой дружиной, который растрепал печенегов по дальним оврагам, побил и пожег начисто за прежние прегрешения и в назидание на будущее пригрозил кочующим князькам не соваться под ноги, и теперь тут и там среди высокой отавы торчали шесты с отбеленными черепами печенежских ханов, именитых князьков и тысяцких. Поделом: много славян и русичей полегло зазря от коварных набегов на мирные поселения хлебопашцев, да скольких увели в полон с малыми детьми и девками, которых продавали хазарам, а те отправляли полоненных дальше южным путем в Константинополь на вечное рабство и чужбинные муки.
Сколько ни побивай печенегов и половцев, они, подобно степной траве, восстают из пепла, и, расчистив дорогу дружиной Палицы Сужного, Святослав ударил хлестко по корням зла, по хазарскому каганату. Никто из хазар-воинов не ушел, обезлюдел очаг работорговли и зачинщик коварных смут, а печенеги и половцы разом припали к властной длани киевского князя.
Святослав беспечно потянулся, разбросав мускулистые руки по сторонам. Хвала Сварогу и Перуну слава, оберегли русичей в кровавых сечах, на стороне справедливых стали, и путь назад открыт вольной степью.
— Эй, Игорь! — зычно позвал Святослав. — Подь сюда!..
Игорь, младший сынок воеводы Сужного, изрядно веселил князя в беспечное время пути, бессменно прислуживал на стоянках. Малому всего пятнадцать от роду, а смышлен и смел, умом и телом в батяню пошел. Когда громили былую столицу каганата Семендер, Игорь возглавил три десятка конных и в решительный момент сечи лютым наскоком выбил брата кагана из игры. На шею Ссюглы-младшему накинул удавку, сволок с коня, так и приволок в стан русичей куском вяленого мяса…
Игорь подъехал, красуясь, смешливый и статный, и конь под ним веселился.
— Здеся, княже!
— Не здеся, а тута. Чему скалишься?
— Да вот иудей развеселил притчей, который ведун-врачеватель, что с нами изъявил желание через Киев на Любеч добираться. Добран, который с девкой.
— Скажи, чего он там, повесели, а то стан разбивать скоро, — милостиво разрешил Святослав. В походе только Игорю и разрешалось позабавиться, шуткой растормошить строгого князя.
Игорь пристроился стремя в стремя и заговорил певучим речитативом, как делают это гусляры. Подсмеивался, но подметил верно у сказителей, далеко пойдет…
— Хитрый и мудрый царь иудейский Соломон до девок и мужних баб охоч был постоянно и хотел побаловать с женой своего военачальника. Его в дальний поход отослал подале от Иерусалима-столицы, а сам к молодухе его шастанул. Военачальник Соломона сам-ухарь, повадки своего царя знал верно, взял и женке своей на срамные места пояс надел железный. Ключик увез. Вызвал молодуху царь и предложил: давай побалуемся. У них там это запросто: где сгреб, там и… В общем, не отказала она. Рада бы, говорит, соком исхожу от желания, вся тщусь и такие чудеса могу тебе устроить, что зашлешь муженька мово в края запредельные, только муж на меня железный пояс надел, а ключик увез. А как ты всякое-такое делаешь? — спросил Соломон. Дырочки оставлены, отвечает она. Вот и хорошо, обрадовался царь. Была бы дырочка, то просочится и пырочка!
Игорь приготовился расхохотаться следом за князем, а тот нахмурился и сказал сердито:
— Тьфу, непотребство! Мал ты ишо! Не то что срамить чисто женское, а думать о том гадко. Это ты срам
— Прости, княже, — потупился, поутих Игорь. — Тятька вот грозится окрутить с походу, знать ить надо…
— Нехитрое дело, само сладится, была б любовь и уважение. Надо светлое помнить, а не гадкое запоминать. Даждьбог сурово карает за непотребство, али забыл? Велю жида этого увезти подале в степь и бросить воронью на съеденье, больно речист и похаблив, неча отравлять глупых словесным зельем. Ехай от меня, нечестивец! — напутствовал он сурово молодого ратника. Потом жаль стало закручинившегося Игорешу, и крикнул вослед: — Эй, горе-хаяльник, отцу передай стан разбивать у Ирпени, а пленных менял подале от славянского стана размещать, чтобы и духу их поганого не слышать!
— Будь спокоен, княже, — поклонился Игорь и спешно отъехал исполнить наказ, оставив Святослава помрачневшим.
Его самого пятнадцати годов дед, великий князь киевский Олег, брал в поход на Царьград. Изрядно полупцевал византийцев и принудил беспрекословно соблюдать договор со славянами, иначе в следующий поход приведет с собой болгар, македонян и западных русичей, тогда от Царьграда пыль останется, а от Византии — прах. Очередной щит прибил на городских вратах и убыл гордо. Правил в то время Византийским царством Константин по кличке Болгаробойца, которого отец называл Поганейшим за жестокость, способность к предательству и коварство. Не зря Олег пригрозил брать в поход болгар, есть им за что посчитаться с поганым императором, обид не простили… А развратен был ужасно, от человеческого обличья ничего не осталось. Пригласил отца танцы посмотреть на званом пиру, а Святослав в щелочку занавеси подглядел. Раз только глянул, а ужас остался навсегда: голые девки кругом писали, изображая фонтан. Не приведись такому на Руси прижиться, изыдет тогда срам на русичей, и быть ей поглощенной похотью, а за ней стыда и чести не сберечь. Уж на что крепка и хороша телом жена, сколь желанна и горяча в постелях, а преступить святость, сдернуть рубаху с налитого тела Святослав не отважился. Груди крепки для младенца, руки горячи для него, а действо само по велению Сварога, чтобы род жил вечно.
Отец, князь Игорь, в жены себе брал сильную и крепкую и сыну подыскал надежную пару. Мать Святослава, княгиня Ольга, кровей была не княжеских, воеводских, просто перевозчицей служила на реке Великой под Псковом. Взглядом пришила отца к себе и в Киев въехала полноправной княгиней, статью и говором. Не от напыщенности княжение, от веры в вечных славянских богов, от правоты за русичей, и всяк тот князь, кто делом прав.
До Киева рукой подать. Последний стан разбили с первой звездой у Ирпени. Она слабо заискрилась в темнеющем зоревом закате, разгоралась, предвещая погожий день на завтра, а князю — славную встречу. Быть тому… А с византийского юга наползал крадучись темный полог. В походе отец поучал Святослава: в такие поры усиль ночные дозоры, не к добру южная темень. Своим же опытом пренебрег, доверился тишине, так его и убили печенеги на днепровских порогах три года спустя. Натравил их Константин Болгаробойца, сообщив печенегам маршрут и время отъезда князя Олега. Спасшийся чудом Палица Сужной сказывал: звезда светилась высоко, а темная туча ползла с юга…
Задымились костры на кизяках, схватывались пламенем от жгута сухой травы, запахло варевом, жареной дичью, сайгачиной, стан вечерял перед сном. Дозоры разъехались по степи дальше, похватав наскоро похлебки, и Святослав расслабился, разминая руками больные ноги. Всегда от наползающей темени с юга их крутило нещадно в память о ледяных бродах. Самое время кликнуть воевод, омочить бороды в византийских винах, захваченных у хазар. Хороша древняя мальвазия, питье богов, пристрастился к ней Святослав, баловал себя приятным напитком. В предвкушении Святослав почмокал губами. Можно и распустить тугой пояс, послезавтра утром Киеву быть, а ноне покуражиться можно.