Набат-2
Шрифт:
Скоротать неусыпную ночь он решил за княжеским шатром. Темный полог с юга надвинулся плотно, тугие капли срывались, и беспокоила глухая темнота. А перед этой ночью сон привиделся странный, растолковать пока некому: будто дает он князю спелое яблочко, а едва тот взял плод, кожура сползла, обнажая червивую мякоть. Взялся Игорь отбирать яблоко, а Святослав хохочет — вкусно, очень вкусно…
Не сам ли великий князь поучал его в походе — не доверяй усердствующим, служить надобно достойно и скромно, усердие в схватке любо? Сварог и Перун любят достойных, не принято потому у русичей часто поклоны бить и каяться. Льстец труслив, темные
Размазался великий князь, быть беде.
Послышались осторожные шаги. Игорь схоронился за шатром, не замеченный стражей. Тикнет сердце, предвещая опасность, он ворвется в шатер — княжья жизнь дороже своей головы…
Двое стременных провели в шатер кого-то, плотно закутанного в попону. Острым ножом Игорь проковырял дырочку в холстине шатра и приник глазом к отверстию. Тонкие руки высунулись из попоны и освободились от нее. Игорь увидел длинноволосую смуглянку, почти ребенка, в прозрачном хитоне, изящную станом, и только развитая грудь не обманывала: перед Святославом предстала женщина. Долгий хитон пропускал сквозь себя свет и не скрывал от Игоря обнаженного тела. Отрок прикусил язык. Не ведая пока взрослых женщин, он инстинктивно чувствовал, что неспроста она здесь, не с тем врачеванием пришла, и заныло сердце от неминучей беды.
— Ты и будешь искусница? — осоловело спросил князь, разглядывая девушку. Разглядывал с прищуром, как будто кобылу выбирал для дальнего похода и не хотел ошибиться. И тело различал под прозрачным хитоном, и зачем пришла понимал…
— Малка я, великий князь, — поклонилась в пояс смуглянка. — Хворь выводить умею и усладу мужскому телу несу. К утру здрав будешь, как никогда в жизни. Отдай мне свое тело без одежей, иначе руки мои не смогут творить добро, врачуя тебя…
Святослав стягивал холщовую рубаху неохотно, не привык доверяться почти детям, но взгляд Малки из кроткого стал властным. Такое произошло с ним однажды, когда испрашивал судьбу у волхва перед дальним походом. Встретил его старец участливо, голову держал склоненной, а кости бросил, изменился: взгляд стал требовательным, суровым, будто не великого князя принимал, а простого смертного, не он властвовал над другими, а час старца назначен повелевать судьбами.
И нагадал-то ему волхв великую победу, славу и почести. И усмехнулся Святослав: сам, мол, знаю. И усмехнулся старец: не можешь ты знать больше меня…
— Не волнуйся, княже, — вывел из забытья Святослава голос Малки, нежный и просящий. — Не причиню тебе вреда. Ты окружен храбрыми воинами, сам храбр, а я — беззащитная былинка перед тобой. Захочешь — сломаешь…
А просвечивающий хитон привораживает взгляд…
— Только попроси воинов удалиться, иначе мое врачевание не сладится полно.
— Кто тут? — разозленный, внезапно крикнул князь, и замер Игорь за тонкой полотниной, отстранился от шатра. — Всем прочь!
— Там, — указала Малка тонким пальцем точно в Игоря за полотниной.
Закусив в отчаянии губу, отошел Игорь на три шага и остановился в нерешительности.
— Пошли, воеводич, — потянул его за рукав сотник. — Негоже, заругается князь…
Дождь лил нещадно всю ночь, а поутру хмурые облака неслись к югу, словно спешили исправить еще что-то и не могли ничего исправить, поздно.
Развиднелось с восходом
С усмешкой Святослав присел на скрученную кошму, задрал штанину и показал ему порозовевшую ногу:
— Дивись, отрок!
Ни единого бугра, ни выпяченной жилки.
— Так-то…
В Киев престольный въезжал Святослав гордо и молодцевато соскочил с коня у терема своей матери, княгини Ольги, которая всему была голова и догляд в отсутствие сына. Обняла его, прижала к груди, ощущая прилив бодрости от сыновьих рук. Отец не видит, как он хорош, не увечен и здоров. Славен именем и честью рода, богами обласкан…
— Я и вам, матушка, исцеление привез, — тихо наушничал Святослав, зная о немощи матери по женской части. — Будет тебе целительница теперь и ключница справная, добрая помощница, не смотри, что млада годами, умна много…
Кольнуло материнское сердце — чего так разусердствовал сын? Не замечалось раньше заботы о простой девахе, еще и чуждых кровей. Но Малку приняла, ключи вверила от кладовых с домашней утварью, большего отдавать не пожелала. Нашлась и Добрану служба на княжеском дворе. Присматривалась к Малке княгиня, сенным девкам велела стеречь Малкину светелку неусыпно, только час княжеского врачевания был безгласным и безглядным.
И доврачевались…
Вспучило девку к осени. За власы выволокла княгиня Малку на подворье и принялась молча и гневно стегать утиральником Малкины раздобревшие мяса. А брюхатая Малка валялась на земле и молила о пощаде: князь сам снасильничал безгласую и обрюхатил невинную.
— А тебе и надобно княжью волю исполнять безгласно! — гневно выговаривала княгиня Ольга. — А то не знаешь, как сенным девкам поступать? Удумала что, тварь чужеродная, дитя княжеского рода пестовать схотелось! В темницу с глаз моих!
Святослава не случилось в Киеве тогда, уехал крепость на Ирпени ставить, к седьмому месяцу беременности Малки только и появился. Прознал о конфузе, смущался перед матерью. А Малушу княгиня выслала на Псковщину в сельцо Бутудино, чтобы ей первой укором не было раздутое чрево. Сына встречала неласково, говорить о наболевшем отказывалась.
— Что ж ты гневаешься так? — смущенно оправдывался князь, бередил ее и подталкивал на отповедь. — Было сглупу, спьяну, что ж теперь — топиться?
— А Бог наш? Ты запамятовал блюсти себя в чистоте, не смешивать крови свойской с иноверцами? Своих девок мало? Попрал заветы роду-племени, отступник!
— Нечестивой рабыней держишь, вот и гонишь прочь, — бурчал в оправдание Святослав, а ушлая мать и тут не дала сыну спуску, не принимала оправдания:
— А забыл, чай, дед твой Олег сказывал, когда Любеч высвобождал из данников хазарского кагана? Переиначили там иудеи русскую речь, и раввин теперь от слова «робити» стал. Не рабыня она, а дочь раввина, и приволок ты в киевский стан гадину русичам на беду, чистую веру осквернил. Кем теперь сыну твоему прозываться?
Вот так. Переспал, значит, великий князь по пьянке и последыша приволок за собой. Древние боги русичей по сю пору бледнеют от подобного кровосмешения — еврейские то боги не жалуют полукровок, заказаны пути к святая святых, хоть тресни. До Святослава русичи напрямую с космосом связывались, а после только с засранцами. И чего тут такого-сякого? На первый взгляд ничего страшного.