Набат-2
Шрифт:
— А ну, Костьма, — крикнул он посыльного дружку. — Кличь товарищев ближних, раззудиться охота…
Слетелись по первому зову, будто за шатром высиживали приглашения. Появились конусные ко дну греческие пифоны, где хранилась мальвазия, заморские яства, диковинные фрукты и пахучие горные травы, весело пилось-елось под темным пологом неба, со смехом и. гоготом вспоминались случаи битвы и долгого пути в обе стороны.
Гулевание шло к полночи, когда ближняя стража приволокла человека, схваченного за княжеским станом.
— Кто такой? — нахмурился Святослав, оборвав
Сотник ближней стражи с поклоном ответил, не робясь.
— Меняла из стана пришлых, иудей Добран. К тебе, княже великий, просился, с вестью, глаголет, важной.
— Подымись! — велел Святослав. — Кто будешь?
— Не меняла я, Добран-врачеватель, — на четвереньках бил поклоны лазутчик.
— Вон кто пакости малому Игорешке сказывал! — понял князь. — За наказаньем явился?
— Только за наказаньем! — бил поклоны Добран. — Высшая милость это для меня, а то, что я воеводе твоему Палице помог к городским воротам пробиться, так это пусть, невелика подмога, а Игорю, сыну его, библейские притчи рассказывал, но путь прежде указал к ставке брата кагана у Семендера. И это пусть! Лицезреть князя и умереть после — не жалко! — протараторил шустро и затих, изогнув спину по-кошачьи в низком поклоне.
— Какой прыткий! — подбоченясь, качал головой Святослав. — Так обсказывает или пощаду вымаливает по-жидовски?
— Так, княже, вестимо рсчет, — поддакнули воеводы, а Галицкий князь Мирослав добавил:
— Он и броды в обход показал, шибко старался.
— Шкуру, знать, спасал, иудей? Соплеменников предавал? — насмешливо свел брови Святослав.
— Невозможно услышать такое из уст великого князя! — распластался снова по ковру Добран и опять заговорил быстро, извернув голову кверху: — Арийской веры я, с острова западных русичей Рюгена, Сварогу сызмальства поклоняюсь, а очутился у хазар по делу весьма важному, за снадобьем обретался, жемчугом тертым и травой-акун, а к тебе направлялся, чтобы настой дать от почек, застудился ты в дальней дороге, великий князь, рискнул позаботиться!
— Прыткий и заботливый! — от сердца расхохотался Святослав. Осек разом смех и вопросил: — Не из жидов, клянешься?
— Трибогом клянусь! — бухнул лбом в ковер Добран.
— А скажи, Хохлуша, — обратился к ближнему воеводе князь Святослав, — как иудея от русича отличить?
— Можно, — обтер губы Хохлуша. — Исподни прочь, оружие к догляду готовь!
— Не можно! — дико взвыл, жутко Добран. — В невинном возрасте обрезали помимо воли отца! Казначеем он был у княжны Рогнеды в Старогородс! Истый я! Не вели казнить, вели правду испытать! Тебе я верный слуга, доказал я!
— Оставь, Хохлуша, — поморщился Святослав. Вопли надоели хуже ножа, и в почках тянуло после возлияния. Вдруг не лжет иудей про снадобья? А иудей — точно, кто, как червь, так извивается? — Где твое снадобье целебное?
— Вот! — мигом преобразился Добран. Из-за пазухи тряпицу добыл, скляницу развернул. — Испей, великий княже, сразу сымет боль, и никогда о ней не вспомнишь.
— Пей
— Будь здрав, княже!
Добран охотно отпил половину скляницы и сидел, счастливо улыбаясь, — вот ведь повезло, на княжеском пиру усы промочил…
— Как, Хохлуша, поверить? — спросил Святослав.
— Тебе видней, великий княже, — пожал плечами воевода. — Киев рядом, банька рядом, банька да березовый квас — самое лекарство.
— Верно говорит твой смелый воин, — ввернул Добран, не забыв отвесить поклон. — Русичу от мальвазий да от заморских яств хвороба немалая. Что мать-земля родная дает, то и лекарство, только застужен, великий князь, много, разом надо хворь истреблять.
— Цыц! — окрикнул Святослав. — Разговорился… Ладно, — решился он. — Негоже пред иудеем трусость выказывать. Давай скляницу! — И выпил одним махом. Прислушался к себе, вращая глазами, потер бок. Исчезла боль, как и не водилась. — А прав жид! — воскликнул он, повеселев, под общий вздох облегчения. — Так и быть: прощаю тебя. Отправляйся назад и можешь дале в Любеч ехать. Таково мое княжеское слово.
Добран по-собачьи преданно глядел от пола, не решаясь подняться с четверенек.
— Ходи! — напомнил Хохлуша.
— Не вели сразу распрощаться, — забухал поклоны Добран. — Вот у тебя другая немочь, в ногах твоих жилы перевиты, ходить тебе тяжко, а в седле сидеть того хуже, кровь в пояснице застаивается!
— И то верно, — согласился Святослав добродушно. Не успел слова добавить, врачеватель разохотился:
— Клянусь Сварогом, до утра исчезнет немочь! Останется — колесуй, четвертуй, шкуру мою заживо сдирай!
— Да ты никак волхв? — изумился Святослав.
Не посягну близко стоять с волхвами, а сестра моя Малуша искусна врачевать хвори, хоть и годками еще не вышла, брал ее с собой травы и снадобья на зуб выверять! Дозволь, великий княже, кликнуть ее, о здоровье твоем пекусь!
— Замолкни! — прикрыл уши Святослав. — Еще слуха лишусь от тебя, новая хвороба! Когда позову, приведешь, — уже спокойно велел он. Что говорить: от добра добра не ищут, пусть и странно попался на его пути иудей этот Добран… В долгих походах, право слово, ноги износились, похожи стали на кургузые стволы южного дерева карагач, почернели, пухли часто в перекруте вен, одно спасенье в седле, так поясницу ломит нещадно…
— Топай пока. Передохнуть от тебя надобно…
После этих слов Добран убрался наконец из шатра. Ненавидящим взглядом провожал его сын воеводы Сужного Игорь. Чем откровеннее старался Добран, тем меньше доверял ему Игорь. В хазарских землях он наблюдал, как долго и осторожно подкрадываются враги, порой дня не жалеют, лишь бы не обнаружить себя, а дозору того терпеливее быть надо, еще тише в засаде сидеть. Кто кого пересидит, тому живым и отъезжать после стычки, тогда и похваляться удалью, сестрой терпения…