Набат-3

Гера Александр Иванович

— Отвечу. — охотно сказал Буйнов. — Как известно, евреи свой культ бога непознанного взяли от ариев. Ско­пировали их древние книги, взяли на вооружение заветы. Основным считается обрезание. А почему?

— Жаркий климат, я думаю. А вы как считаете?

— И да и нет. Жители экваториальных регионов этот культ не исповедуют. Тут нечто другое. Зря бы Господь Бог не подвергал возлюбленный народ мучительной опе­рации. У древних ариев существовал обряд членения мла­денцев мужскою пола. Столкнувшись с этим, я предполо ­жил, что это — обрезание, однако нигде не нашел этому подтверждения, вообще усечение органов тела считалось у ариев кощунством. Вот я и задумался: чем-то Всевыш­ний снабдил ариев для здоровья, а евреям, жившим тыся­челетия позже, недодал. Интересная проблемка,

точно?

Судских рассмеялся. Над этим он никогда не ломал голову. Мало ли бредового в мире?

— Так как, Игорь Петрович, — напомнил о себе Буй­нов, — к казакам подадитесь или у нас приживетесь?

– Дайте сначала осмотрет ься, — ответил Судских, будто разговор шел о привале.

Судских вполне заметил перемены в Буйновс. К преж­ней натуре бунтаря прибавились знания. Наметились кон­туры деспота. Примерно так из башибузука Кобы произо­шел диктатор Сталин. Чем Сталин не добрый папаша, который заботится о здоровье нации? Друг спортсменов, друг молодежи, девочка на руках, и обнимку с колхозни­цей, отеческая улыбка в усах, но кто знал em близко, тот познал его взрывчатый характер. Бочка пороха, шаровая молния, мина непредсказуемого взрыва. Многие хотели походить на Сталина, и никому не удавалось. Если Хру­щев был прирожденный кукурузник, он и в шахте оста­вался кукурузником, и в свинарнике, и на Ассамблее ООН. И Брежнев Сталину не ровняли последующ ие мало мерки. В чем секрет? Во внутренней озлобленности. Свой внут­ренний недуг Сталин скрывал тщательно, однако иссыха­ла рука, недуг выходил наружу. И крылся этот недуг со­всем в другом месте, а медицинское заключение о паранойе вождя — сущая глупость, месть лисы за высоко висящий виноград. Не было паранойи, а болезнь называлась вож­дизм. Хрущеву, в силу его прирожденной ограниченнос­ти. болезнь не угрожала. Хотеть и быть вождем — разные вещи. Глупцы, как правило, меньше подвержены заболе­ваниям; у калек и недужных желчь разливается обширнее. Излишек они выплескивают на окружающих, и более дру­гих им хочется подняться на самый верх, где недуг отне­сут к исключительности, к царской болезни. Какой имен­но дефект сжирал душу Буйнова, Судских не ведал, по чутье подсказывало: генерал ущербе настало быть, зол и мстителен, скрывает в душе рубленые гвозди и моток ко­лючей проволоки. Не даст лихая година извергнуть такое наружу — и слава Богу, а выпадет неровный час, не дай Господь, — берегись, мечтающие о крепкой руке.

«Но с чего вдруг я окрысился на Буйнова? — доиски­вался причины Судских под его колючим взглядом. — Да глазки же! Еще ведь в самую нашу первую встречу проре­зались...»

Вот он — скрытый дефект: усеченное строение долей мозга, откуда мания величия, подозрительность, озлоблен­ность, выходящие наружу острым уколом глаз. Кафке или

Джойсу Творец не дал развернуться во всю ширь внутрен­ней пружины, зато Петр Первый, Гитлер, Сталин, Трумэн выпустили дьявола наружу, потешили себя. Сумасброд­ство подобно ртути, оно дробится на капельки и собира­ется в студень, безвинно до поры, но в благодатной среде перемен и нестабильности становится детонатором гре­мучей смеси в бездумной голове.

Не случайно сказано — горе от ума.

Пещерный человек был куда счастливее Пифагора и Грибоедова. Пещерный уклад жизни особенно приятен вождям. Захламленный раздумьями мозг омрачается со­мнениями, развивает нерешительность, и мудрых вождей не случается в природе. Вообще вожди бывают только у дикарей и долбоебов.

Разгул всеобщего ноглупления привел к власти бывшего прораба, пьяницу и бабника. Но это уже не болезнь, это напасть, безумство от долгого сидения в закрытом нростраи- стве, моровое поветрие в преддверии нашествия сатаны.

— Ладно, осматривайтесь, — после долгой паузы и вза­имных разглядываний сказал Буйнов и вызвал дежурного. Тотчас появился запортупеенный мальчик. — Высокому гостю приготовить комнату в коттедже и приставить ор­динарца.

Судских поблагодарил и отправился за дежурным. < В за­ложники, выходит, попал, — уяснил для себя он. —

Видать, напрочь сломались ходильники в небесной канцелярии».

Жилище для него в коттедже оказалось просторной ком­натой, по-солдатски чистой. Ничего лишнего. Стол, стул, раздвижная тахта, шкаф. В прихожей холодильник, над хо­лодильником полка, на ней кофеварка, приличный кофе в баночке, коробка с пакетиками чая, сахар. Туалет с душем. Вполне прилично. Даже мило, если бы не зуд от положения заложника... Почему заложника? Пленника... В коридоре у тумбочки расположился другой — молодой, безмолвный и строгий. Он не заговаривал с гостем, а Судских не знал о чем. Молодой человек держался отрешенно, а дежурный по нуги сказал ему. что ординарец для поручений. Вообще, кроме Буйноиа, Судских не встретил собеседников. Тс, кто попадался навстречу, не выражали любопытства, идущие попарно не го­ворили друг с другом — это буйновские, а рядовые воинской чаепт выглядели так уныло, что хотелось сначала сводить их в баню и столовую, прежде чем заговаривать.

Оставшись один, Судских вскипятил чай и присел на тахту.

О существовании баз чернорубашечников Судских знал давно. Центры реабилитации, спортивные лагеря молоде­жи. места отдыха. Властям они не докучали, в правитель­стве делали вид, что ничего особенного не происходит, никаких боевых отрядов не существует, а разговоры о на­рождающемся фашизме оставались разговорами среди пе­рестраховщиков. Кобзону, «большое русское сердце кото­рою» волновалось больше всех, посоветовали вести себя тихо, как подобает всеобщему любимцу и певцу выше Паваротги. Кто посоветовал? Л Бог его знает. Нет пробле­мы — нет человека. Так, под дурика, маскируясь под ди- нозаврика, выросло Оно. Русское патриотическое движе­ние. Уродливое общество и защищалось уродливо.

С год назад УСИ пришлось разбираться с делом под­польных партячеек. Руководил подпольным райкомом не­кто Бельпов, коммерческий директор крупного завода. Как коммерсант — прохвост был, каких мало: объегоривал даже комсомольцев типа Кириенки, как партийный вожак — говорил хорошие слова о Родине и Ленине подчиненным. Подчиненные плевать хотели на идеи Ленина и требовали зарплату, назревал бунт, да тут еще высветилась целая сеть подпольных райкомов. И по распоряжению Воливача Суд­ских передал дело в прокуратуру. Там решили отдать Бель- цова под суд, как наглого воришку, а райкомы и не поми­нать. Тогда Бельцов предоставил документы, из которых следовало: его райком перечислял крупные суммы на сче­та центров реабилитации и молодежных спортивных баз, а страдалец за весь русский народ Кобзон из своего бело­го лимузина ничего не видит, так пусть и не слышит. По команде сверху дело развалили. В общем, и райкомов ни­каких не было.

Прожив двухтысячный год, Судских знал, какая участь ждет мальчиков и черных рубашках. Сейчас он сам не у дел. Не Кобзон, но знает много, Перетасовав колоду, его сдал президент.

Сидеть без дела Судских не умел. Приняв душ, решил прогуляться. Едва вышел и коридор, охранник встал навстречу с немым вопросом, отгородив собой выход наружу.

— Прогуляюсь.

— Извините, команды не было.

— Что значит не было команды?

— Дежурный распоряжений не давал. Вам надо оста­ваться на месте до ужина.

— Л ты знаешь, кто я? — решил пойти другим путем Судских.

— Мне знать не положено. — заученно повторял ох­ранник, хотя по лицу его Судских видел, что парень не глуп и не прочь поговорить с ним.

— Если не секрет, как ты попал сюда? — опять сменил тактику Судских.

— А зачем вы спрашиваете? — Парень оказался умнее, чем предполагал Судских.

— Как зачем? — сохранял достоинство Судских. — Хо­телось бы знать, кто меня охраняет, ради чего он отказал­ся от многого и сменил дом на казарму. Ради чего?

— Ради отчизны, — ответил парень. — Чтобы всем не пропасть.

— А если история повторится? — усложнил вопрос Суд­ских, но охранник по неопытности своей отвечал заученно:

— Не повторится. Вы на Германию намекаете?

Судских кивнул.