Набат. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

Внезапно там зашумели, закричали. Крик всё рос, превращался в истошный вой. И среди воплей Пётр Иванович ясно расслышал голос Жаннат. Он вскочил и прислушался.

Мимо прошагал Ибрагимбек с мрачной раздражён­ной физиономией, сжимая в руке огромную камчу. Всем своим видом он говорил: «Подождите, бабы, сей­час я вам задам!» Едва он скрылся за створкой ворот ичкари, наступила тишина, но тут же взорвалась во­плями и криками ещё более пронзительными. Громопо­добный голос заорал: «Гнать её! Бей её!» Ему вторил отчаянный визг и крик.

Алаярбек

Даниарбек и Пётр Иванович кинулись к воротам, но их, конечно, не пустили. Они топтались в толпе слуг, басмачей, ничего не понимая. Ворота рас­пахнулись, и Петр Иванович лицом к лицу столкнулся с самим зятем халифа. Красное лицо его, усеянное капельками пота, подергивалось, губы дрожали. Он схватил доктора за портупею на груди и закричал:

— Проклятие, они хотели, чтобы я женился на про­кажённой! Вы доктор, вы знаете, что это значит. Это заговор на мою жизнь, на моё здоровье. Клянусь, Ибра­гим ответит!

Он отстранил рукой Петра Ивановича и, продолжая что-то выкрикивать, направился к себе. За ним бежа­ли с растерянными, гневными лицами турки.

Тотчас же следом выскочил из ворот Ибрагимбек. Глаза его бегали, он сгпел и хрипел.

— Где Энвер?

— Что с ней? — закричал Пётр Иванович. Он забыл, где он, кто стоит перед ним. Он кричал и тряс Ибрагимбека за отвороты халата. — Что ты сделал с ней?

— С ней, — растерянно мямлил Ибрагимбек, — с этой дрянью? Она сказала, что она спала с Касымбеком прокажённым...

И, оттолкнув Петра Ивановича, он крикнул ему:

— Всё равно она тебе не годится. Она прокажён­ная. Мы её прогнали.

Где-то далеко за низкими плоскими домами слы­шались удаляющиеся вопли, свист, улюлюкание. С криком бежали люди; скакали всадники. Казалось, весь кишлак бросился изгонять с позором несчастную Жаннат.

— Они убьют её!

Пётр Иванович бросился к воротам. Но на этот раз его не выпустили. Ни просьбы, ни угрозы не помогли. Его отвели к Ибрагимбеку…

Глава двадцать третья. ПЕСОК ЗАСЫПАЕТ СЛЕДЫ

Разгаданная загадка легка.

Хакани

— Вы знаете, что такое таввакуль?

— Упование на бога... Слышу часто от эмира... Он начинает с таввакуля и кончает таввакулем.

— Ну так вот, пусть эмир уповает себе на тавва­куль, а...

— Но имя его... эмир Сеид Алимхан! Это звучит на Востоке... это знамя.

— Ни для кого уже не знамя... Эмир — миф, отжив­ший, покрытый пылью и паутиной символ... Сейчас за ним идёт кучка слепых фанатиков... В игре он битый козырь...

Разговор шёл где-то на берегу беспокойной речки между двумя охотниками. Из них один — купец Мохта-дир Гасан-эд-Доуле Сенджаби — внимательно, но с до стоинством слушал очень высокого, очень тёмного лицом, очень подвижного сахиба в типичном

индусском костю­ме, с зелёной сикхской чалмой на голове. Достоинство и важность сахиба измерялись высоко, судя по дорого­му убранству великолепных коней вооруженных саисов, расположившихся шагах в ста.

Поглядывая на белое брюхо лежащей у его ног подстреленной антилопы, сахиб продолжал:

— Здесь дьявольски жарко, но одно хорошо: нет длинных ушей проклятых негров. Ужасно любят они подслушивать.

— Чёрт бы их побрал! — охотно подхватил Мохта-дир Гасан-эд-Доуле Сенджаби.

— Нет, уж лучше продолжим на фарси, — смерил глазами расстояние до группы саисов сахиб, — а вдруг ветер сыграет с нами шутку... Вернёмся к фактам.

— Факты? Позвольте тогда представить факты. Бу­харский рынок, завоёванный нами с таким трудом, ускользает. Большевики вышли на линию Вах-ша. Ещё всюду расчёты ведутся только на рупии и на фунты... Доходы мы получаем неплохие. Но золото... я говорю о российских империалах и полуимпериалах, мы выка­чиваем, и недопустимо потерять страну в двести тысяч квадратных миль... я говорю о торговом рынке... Поло­жение с каждым днем всё острее.

— Каковы планы большевиков?

— Красные, как сообщают наши люди, а они есть всюду, даже в штабах, в ближайшие дни нанесут, если уже не нанесли, удар в направлении Куляб-Бальжуан.

— О, они не бездействуют.

— Они встретят отпор... Такие вожди, как Ибрагимбек...

— Главари разбойничьих банд... Что с нашей базой?

— В Кабадиане? Большевики пронюхали об оружии. Оружия там нет... его вывезли. Часть потопили в Вахше, часть доставили в Курган-Тюбе.

— Чёрт бы побрал Хикса. Он слишком самоуверен. Итак, базы нет. Тогда переправьте немедленно послед­ние партии оружия и амуниции Энверу, пока не поздно. Пусть вооружит имеющийся у него контингент. Сейчас пойдём на всё... Сэр Уинстон чрезвычайно недоволен. Он требует... Ташкент.

— О!

— Дело серьёзное. Надо, чтобы басмачество продер­жалось ещё немного. Поход решён. Этой осенью. На Самарканд, Бухару, Хиву... Только неясно, кто его возглавит. Кому мы передадим все эти тысячи винто­вок, патроны, пулемёты...

— Ибрагиму.

— Туркестанскому Робин Гуду... Храброму Робин Гуду, но он только Робин Гуд... тупой, невежественный...

— Но он верен нам.

— Что делает Энвер?

— Собирает силы... ведёт переговоры с главарями... с Ибрагимом.

— Придется рискнуть. Пусть Энвер станет полноправ­ным главнокомандующим, пусть собирает силы. Ибра­гиму дайте указание подчиняться Энверу.

— Значит, оружие передать ему?

— Послушайте, Петерсен. У вас сомнения? Говорите.

— Большой караван оружия уже на той стороне... Его повел Хикс. У него задание передать всё Энверу.

— Пошлите нарочного. Пусть поделит между Иб­рагимом и Энвером — по-братски.

Сахиб замялся. Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби выжидал.