Набат. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

— Женщина, как можешь ты говорить плохо о сво­ём муже! — рассердился Файзи. — Он сын мой, воспи­танный мною в добром законе.

— И в глаз, который берегут, тоже сор попадает, — резко сказала Дильаром, — извините меня, отец!

Она убежала, оставив Файзи думать всё, что ему угодно. Он посоветовался с отцом.

— Она... гм... гм... затаила обиду на внука моего и твоего сына Иргаша.

— Но почему?

— Женщина она... гм, гм... молодая. Так сказать, кровь у неё просит мужниной ласки, а Иргаш пропал, не приезжает.

Но такое объяснение не удовлетворило Файзи. Воро­чаясь с боку на бок в бессоннице, вызванной жаром, он думал ночами о странных словах Дильаром. Файзи да­же стал склонен

полагать, что Дильаром знает, где Иргаш и что он делает.

— Ффу, — сел он на постели, — неужели Иргаш... неужели этот проклятый турок говорил правду?.. Вот почему Иргаш точно в камень разверзшийся ушёл... Дильаром! Дильаром, иди сюда.

Но когда он прямо задал вопрос Дильаром, она только вскинула изумлённо на него ресницами:

— Ничего не знаю... И где ваш сын сейчас, не знаю... И... — она уже стояла на пороге. — И знать не желаю... Плохому и ночь тёмная и день тёмный...

Она зло блеснула глазами и выбежала из комнаты, оставив Файзи в полном смятении.

Одно время Файзи почувствовал себя словно полег­че и начал выходить из дома, опираясь на отцовский посох. Всё чаще к нему приезжали командиры из его отряда посоветоваться, обсудить положение. День и ночь около дома стучали копыта, слышалось ржание коней. Чем более приближался день отъезда, тем ожив­лённее становился Файзи, тем скупее на слова делался старый хисобчи Шакир Сами.

Чтобы приучить ноги к ходьбе, Файзи часто ходил вниз в Курусай. Однажды он спускался по тропинке и услышал голоса. Он сразу узнал их: нежно и весело щебетала Насиба, громко говорила Дильаром. Файзи сразу же остановился, так поразили его слова снохи. Она, видимо, ласкала дочку и беседовала с ней, как со взрослой.

— Бедненькая моя, и зачем только родилась ты от такого изверга...

Девочка смеялась, ничего не понимая, конечно, и ле­печа что-то о камешках, а Дильаром продолжала:

— Где твое, Дильаром, счастье, Рустам! Мой Рус­там. Умерло твое счастье, Дильаром. Но, доченька, ты не думай, что я меньше люблю тебя. А был бы другой отец, ещё больше любила бы тебя, козочка ты моя.

Голоса становились всё тише. Видимо, Дильаром с дочкой удалялись.

Не желая унижаться, Файзи не бросился за ними, а повернулся и медленно пошёл вверх по тропинке...

Снова у него заболело сердце. Снова всё недавнее прошлое всплыло в соз-нании.

«Так вот в чём дело! Дильаром и Рустам! Дильаром не может забыть Рустама! Но... Иргаш...»

Ведь Дильаром стала женой Иргаша после того, как Рустам, её наречённый жених... погиб... Нет, здесь кроет­ся целая тайна: любовь Дильарам к Рустаму, нена­висть к Иргашу. Нет, он не найдёт себе покоя, пока не узнает всё о Рустаме. С новой силой в Файзи пробуди­лись мучительные воспоминания, к боли в сердце при­мешалась вновь вспыхнувшая острая боль в ране, и он едва доплелся до дома. Он упал на постель и толь­ко бормотал: «Где Дильаром, где она?» Едва молодая женщина вернулась, Файзи потребовал:

— Почему мой сын Иргаш не угоден тебе?

Вопрос застал Дильаром врасплох. Она прижала к груди испуганно поводящую глазками Насибу и заби­лась в угол. На все вопросы Дильаром не откликалась и только глаза её горели упрямым огнем.

Надо сказать, что Файзи в гневе позволил себе не­достойные выражения. Он вёл себя, как уличный тор­гаш, а не как подобало уважающему себя мужчине. Он кричал, взмахивая руками, и напугал Насибу так, что она начала громко плакать.

Кряхтя и ворча, в комнату ворвался Шакир Сами.

— Возьмите, дедушка, возьмите несчастную, — вскрикнула Дильаром, — один вы её любите.

Она нежно прижала девочку к себе, покрыла её поцелуями и передала старому хисобчи. Затем она повер­нулась к Файзи:

— Я знаю, я достойна смерти. Можете потом убить меня, но я скажу.

Всё скажу.

Уронив голову на подушку, Файзи молча смотрел на неё. Молчал и Шакир Сами, в привычных его руках девочка затихла и только таращила совиные глазки.

Тихо, чуть слышно Дильаром сказала:

— Вы отец. Вы отец и Рустама и Иргаша. Они ваши сыновья. Но Рустам хороший, а Иргаш... в Иргаше — скопище зла. — И вдруг она закричала, как кричит пла­кальщица над трупом умершего:

— Подлый Иргаш, даис Иргаш, братоубийца Ир­гаш! Будь он проклят. И я проклята потому, что роди­ла от него. Бедняжка Насиба. Проклятие на ней, кровь братоубийцы на ней. Лучше я закопала бы её живьем в землю...

Чёрная, ощутимо тяжёлая пелена, как в те дни в Бухаре, поднималась откуда-то из глубины сознания Файзи: «Закопаю её живьем». «Закопан живой... Он, Рустам!»

Файзи сорвался в крике:

— Негодная собака! И ты смеешь говорить такие слова...

Что-то душило Файзи, и будь у него силы, он ударил бы молодую женщину. Увы, он не был ангелом и, как говорится в старой сказке, он не был сотворён из мускуса и амбры. Он был простой рабочий человек, выросший в лишениях и несчастиях, и он приобрел бла­городство в борьбе за счастье таких же, как он, уни­женных и оскорбленных... Занесённая рука над этой покорной, вздрагивающей несчастной замерла в возду­хе. И хоть он ненавидел сейчас Дильаром, но не уда­рил её... Иргаш! Рустам! Сыновья... И она смеет... Нет! Не мужчина тот, кто бьет слабых. Но пусть не стоит она здесь... пусть уйдёт!

— Я говорю правду... Я всё знаю... Я ненавижу Ир­гаша.

В голове Файзи мутилось. Теперь, только теперь качали всплывать в памяти, казалось совсем забытые, отдельные слова людей, поступки, предметы, даже ми­молетные взгляды.

Он приложил руку ко лбу.

— Иди... Иди, женщина... Уйди с моих глаз, — про­говорил он с трудом.

Да, он теперь припомнил.

Ведь Рустам и Иргаш всегда так дружили. Только в сказках и дастанах рассказывалось о такой дружбе братьев. Но наступило время — и он заметил, что братья стали холодны друг к другу. Когда это случи­лось? Да, вскоре после того, как зашла речь о сватов­стве к Дильаром для Рустама. Он, Файзи, тогда и не подумал, не придал значения охлаждению братьев. Да и разве время было тогда думать! Но... но он помнит, как страстно Рустам просил ускорить сватовство, какую твёрдость тогда проявил обычно тихий и даже робкий юноша. Да, да, именно в то время Рустам и Иргаш дома стали молчаливыми. Нельзя сказать, что он не заметил размолвки. Иргаш не один раз говорил ему, Файзи, что Дильаром — неподходящая невеста для Рустама, что она девушка нехорошая: «Сварлива, язык у неё длинный, со всеми бранится, тявкает по-собачьи, кусает, как кабан, жалит, как змея. Целыми днями по соседям шляется, сплетничает, на мужчин поглядывает. Сватовство надо поломать». Об этом узнал Рустам и сказал брату: «Не заглядывай в чужую дверь, а то на тебя будут смотреть через забор». Они поспорили очень крепко, наговорили в запальчивости друг другу много плохого. Файзи вспомнил теперь фразу, вырвавшуюся у Рустама: «Дур­ной характер, вкоренившийся в природу клеветника, искоренит только смерть!» Файзи не придал тогда зна­чения ссоре. Он озабочен был делами подпольщиков. И к тому же привык смотреть на Рустама и Иргаша как на детей. Да и как же иначе: на подбородках их только-толь-ко начинала пробиваться борода. Юноше­ские споры! Старая, как мир, история соперничества из-за красавицы. Так вот в чём дело! Но почему сейчас Дильаром назвала Иргаша, отца своего ребенка, бра­тоубийцей? Господь всесильный! Неужели... не может быть, чтобы сын Иргаш мог... брата... Постойте, по­стойте... Рустам ведь раз сказал: «Папа, не верь Иргашу!» И сказал он не таясь, не прячась. Сказал в при­сутствии Иргаша.